Центроверсия, Эго и сознание. Какую стадию представляет собой генеральное сражение между созревающим эго

1. Оральная стадия

Зоны и модусы. Сначала Эриксон попытался придать фрейдовским стадиям большую обобщенность, указав, что для каждой либидинальной зоны можно также указать модус эго ¹. На первой, оральной, стадии основной зоной является рот, и для этой зоны характерен общий способ функционирования, модус инкорпорации, пассивного, но жадного, энергичного вбирания (Erikson, 1963, p. 72). Очень быстро инкорпорация выходит за пределы рта и становится характерным способом функционирования органов чувств. Малыши вбирают посредством не только рта, но и глаз; когда они видят что-то интересное, то открывают глаза, жадно и широко, и пытаются изо всех сил «вобрать» объект в себя. Кроме того, они, по-видимому, вбирают приятный чувственный опыт через свои тактильные ощущения. И даже такой врожденный рефлекс, как хватательный, по-видимому, следует инкорпоративному модусу; когда объект касается ладони малыша, кулачок автоматически сжимается вокруг него. Таким образом, инкорпорация есть общий модус, посредством которого эго младенца устанавливает первые отношения с внешним миром.

¹ Способ функционирования, характеризующийся большей или меньшей нормативностью в зависимости от возрастного статуса индивида. – А. А.

Для второй половины оральной стадии, по Фрейду, характерны прорезывание зубов и агрессивное кусание. Согласно Эриксону, модус кусания или хватания², подобно инкорпорации, является общим модусом, который не ограничивается одним ртом. По мере созревания младенцы приобретают способность активно дотягиваться рукой до предметов и хватать их. Аналогичным образом, «глаза – поначалу относительно пассивная система, принимающая впечатления по мере того, как они поступают – научились к этому времени сосредоточиваться на объектах, отделять и “выхватывать” их из более бесформенного фона и прослеживать их движение» (p. 77). Наконец, органы слуха тоже переходят к более активному модусу хватания. Малыши могут теперь различать значимые звуки, относить их к определенному месту и управлять движениями головы и тела, с тем чтобы активно вбирать заинтересовавшие их звуки. Таким образом, модус кусания или хватания — активного вбирания — является общим модусом, который характеризует главный способ, каким эго теперь взаимодействует с внешним миром.

² Эриксон называет его, в отличие от первого, вторым инкорпоративным модусом. – А. А.

Общая стадия: базовое доверие против недоверия. Более общая ³ (по сравнению с психосексуальной) стадия каждого периода представляет собой «генеральное сражение» между созревающим эго ребенка и социальным миром. На первой стадии, когда младенцы пытаются вобрать в себя вещи, которые им необходимы, они взаимодействуют с заботящимися о них людьми (опекунами), которые следуют традициям ухода за детьми, присущим их собственной культуре. В этих интеракциях наиболее важно то, что малыши начинают обнаруживать определенную последовательность, предсказуемость и надежность в действиях своих опекунов. Когда они чувствуют, что родитель последователен и надежен, у них вырабатывается чувство базового (первичного) доверия к нему. Они начинают сознавать, что когда они озябли, обмочили пеленки или голодны, то могут рассчитывать на других людей, которые облегчат их страдания. Некоторые родители всегда рядом, тогда как другие оказывают помощь согласно определенному графику, но в любом случае малыши узнают, что родитель надежен и, следовательно, заслуживает доверия. Альтернативой является чувство недоверия, смутное ощущение того, что родитель непредсказуем и ненадежен и его может не оказаться рядом, когда в нем будет необходимость (p. 247).

³ Эриксон называл их психосоциальными в отличие от психосексуальных стадий Фрейда. – А. А.

Малыши должны также научиться доверять себе. Эта проблема становится особенно актуальной, когда у них прорезываются зубы и они причиняют боль кормящей матери своими укусами и резкими хватательными движениями. Когда малыши научаются регулировать свои побуждения — сосать, не кусая, и держаться, не причиняя боли, — они начинают воспринимать себя как «заслуживающих достаточного доверия для того, чтобы у кормильцев не было необходимости опасаться, что их укусят [за сосок]» (p. 248). Матери, со своей стороны, необходимо позаботиться о том, чтобы не лишать ребенка груди полностью или не отучать его от нее слишком поспешно. В противном случае малыш в конце концов почувствует, что забота матери не надежна, ибо он может ее внезапно лишиться.

Когда у младенцев сформировалось чувство доверия к своим опекунам, они демонстрируют это своим поведением. Эриксон говорил, что первый признак доверия к матери появляется, когда малыш готов «без особой тревоги или гнева переносить исчезновение матери из поля зрения» (p. 247). Вероятно, здесь важно слово «особая», ибо мы видели при обсуждении теории Боулби, что большинство малышей испытывают определенную тревогу разлучения. Тем не менее, если опекуны надежны, малыши могут научиться переносить их отсутствие. Если же опекуны ненадежны, малыши не могут позволить им уйти и пугаются, когда те пытаются это сделать.

Доверие аналогично тому, что Тереза Бенедек называет уверенностью (confidence) (см. с. 351 в предыдущей главе). Это базовая вера в своих кормильцев (в широком смысле этого слова). Эриксон говорил, что он предпочитает термин доверие (trust), потому что «в нем заключено больше наивности и взаимности» (p. 248). Но доверие приводит к той же самой установке, которую рассматривала Бенедек — спокойному терпению, которое исходит из уверенности, что кормилец будет рядом, когда в этом возникнет необходимость.

Доверие, таким образом, — это ощущение того, что другие люди надежны и предсказуемы. В то же время Эриксон давал понять, что доверие в конечном счете зависит от чего-то большего. В конечном счете, говорил он, доверие зависит от собственной уверенности родителей, от их чувства, что они все делают правильно. Родители «должны уметь передать ребенку глубокое, почти органическое убеждение, что то, как они поступают, имеет для ребенка важное значение» (p. 249). Это ощущение значимости родительского поведения, в свою очередь, требует культурной поддержки — веры в то, что «наши действия приносят нашим детям пользу».

На первый взгляд, акцент Эриксона на собственную уверенность опекуна озадачивает. Какое отношение к грудному ребенку имеет уверенность родителя? Возможно, Эриксон имел в виду нечто схожее с идеями психиатра Г. С. Салливана. Салливан (Sullivan, 1953, p. 49–109) считал, что в первые месяцы жизни младенцу свойственен особый вид физической эмпатии с материнской фигурой, так что младенец автоматически чувствует напряженное состояние матери. Если мать испытывает тревогу, ее испытывает и ребенок; если мать спокойна, спокоен и ребенок. Эти ранние интеракции, в свою очередь, влияют на последующие аттитюды. Тем самым важно, чтобы родители ощущали оправданную уверенность в своих силах, с тем чтобы маленькие дети не стали относиться слишком настороженно к межличностному контакту. Детям необходимо чувствовать, что нахождение рядом с другими людьми в основе своей положительно и придает уверенность.

Эриксон (Erikson, 1959, p. 64) заметил, что американским родителям не всегда легко выработать внутреннюю уверенность в практике воспитания своего ребенка. В то время как родители в более примитивных, более устойчивых культурах следуют практике, которая передается из поколения в поколение, современному родителю-американцу известно меньше традиций, на которые можно было бы опереться. Современные родители получают всевозможные советы по новейшим, «улучшенным» методам воспитания ребенка, но эти советы совершенно не унифицированы.

Эриксон считал, что в этой ситуации помогают книги, подобные труду Спока (Spock, 1945). На всех страницах своей книги Спок побуждает родителей доверять себе. Он говорит родителям, что они знают больше, чем им кажется, и что они должны следовать своим импульсам, откликаясь на потребности своих малышей. Можно подумать, что Спок читал Эриксона и понял, насколько важно родителю обладать внутренней уверенностью.

Кроме чтения Спока, родители могут обрести чувство внутренней уверенности с помощью религии. Их собственная вера и внутренняя уверенность передадутся ребенку, помогая ему почувствовать, что мир заслуживает доверия. Если родители атеисты, они должны найти веру в какой-то другой области, возможно, в чувстве товарищества, или целях своей работы, или же в своих социальных идеалах (Erikson, 1959, p. 64–65).

Иногда у читателей Эриксона создается впечатление, что младенцы должны развивать доверие, но никак не недоверие. Но он вовсе не имел этого в виду. Он рассматривал каждую стадию как жизненно важный конфликт или напряженное состояние, в котором «отрицательный» полюс также необходим для роста. В данном случае младенцы должны испытывать как доверие, так и недоверие. Если у них формируется только доверие, они станут излишне доверчивыми. «Очевидно, — говорит Эриксон, — что младенец должен испытывать в значительной мере и недоверие, с тем чтобы научиться обоснованно доверять» (1976, p. 23).

В то же время крайне важно, чтобы по окончании этой стадии у младенцев был положительный баланс доверия относительно недоверия. В этом случае они выработают стержневое качество эго, присущее этому периоду: надежду. Надежда — это ожидание, что, несмотря на фрустрации, гнев и разочарования, в будущем произойдут позитивные события. Надежда позволяет вступающему в мир ребенку продвигаться вперед и не бояться новых трудностей.

Заключение. Таким образом, мы видим, что Эриксон значительно расширил фрейдовское описание оральной стадии. Эриксон показал, что важна не только оральная зона, но и соответствующие модусы эго ребенка, обеспечивающие его адаптивное взаимодействие с внешним миром. Младенец инкорпорирует, а затем постигает внешние объекты с помощью различных ощущений. Зреющее эго младенца, в свою очередь, вступает в генеральное, решающее сражение с социальным миром — в данном случае, с опекунами. Важнейшей проблемой является вопрос доверия в противовес недоверию. Малышу необходимо интуитивно понять, что опекуны предсказуемы, и почувствовать внутреннюю уверенность. Если малыш может достичь положительного баланса доверия относительно недоверия, он вырабатывает стержневое качество эго, присущее этому периоду: надежду. Надежда позволяет ребенку продвигаться вперед и с энтузиазмом противостоять миру, несмотря на текущие и прошлые фрустрации.

Разумеется, вопросы доверия, недоверия и надежды преследуют нас на протяжении всей жизни. Эриксон признавал это. Но он также утверждал, что борьба между доверием и недоверием достигает своего специфического кризиса и является доминирующим событием на первом году жизни. И то, как младенцы разрешают этот первый кризис — с твердым чувством надежды или без него, — определяет энергию и жизненную силу, которые они переносят на последующие стадии.

studfiles.net

1. Оральная стадия

Зоны и модусы. Сначала Эриксон попытался придать фрейдовским стадиям большую обобщенность, указав, что для каждой либидинальной зоны можно также указать модус эго ¹. На первой, оральной, стадии основной зоной является рот, и для этой зоны характерен общий способ функционирования, модус инкорпорации, пассивного, но жадного, энергичного вбирания (Erikson, 1963, p. 72). Очень быстро инкорпорация выходит за пределы рта и становится характерным способом функционирования органов чувств. Малыши вбирают посредством не только рта, но и глаз; когда они видят что-то интересное, то открывают глаза, жадно и широко, и пытаются изо всех сил «вобрать» объект в себя. Кроме того, они, по-видимому, вбирают приятный чувственный опыт через свои тактильные ощущения. И даже такой врожденный рефлекс, как хватательный, по-видимому, следует инкорпоративному модусу; когда объект касается ладони малыша, кулачок автоматически сжимается вокруг него. Таким образом, инкорпорация есть общий модус, посредством которого эго младенца устанавливает первые отношения с внешним миром.

¹Способ функционирования, характеризующийся большей или меньшей нормативностью в зависимости от возрастного статуса индивида. – А. А.

Для второй половины оральной стадии, по Фрейду, характерны прорезывание зубов и агрессивное кусание. Согласно Эриксону, модус кусания или хватания², подобно инкорпорации, является общим модусом, который не ограничивается одним ртом. По мере созревания младенцы приобретают способность активно дотягиваться рукой до предметов и хватать их. Аналогичным образом, «глаза – поначалу относительно пассивная система, принимающая впечатления по мере того, как они поступают – научились к этому времени сосредоточиваться на объектах, отделять и “выхватывать” их из более бесформенного фона и прослеживать их движение» (p. 77). Наконец, органы слуха тоже переходят к более активному модусу хватания. Малыши могут теперь различать значимые звуки, относить их к определенному месту и управлять движениями головы и тела, с тем чтобы активно вбирать заинтересовавшие их звуки. Таким образом, модус кусания или хватания — активного вбирания — является общим модусом, который характеризует главный способ, каким эго теперь взаимодействует с внешним миром.

² Эриксон называет его, в отличие от первого, вторым инкорпоративным модусом. – А. А.

Общая стадия: базовое доверие против недоверия. Более общая ³ (по сравнению с психосексуальной) стадия каждого периода представляет собой «генеральное сражение» между созревающим эго ребенка и социальным миром. На первой стадии, когда младенцы пытаются вобрать в себя вещи, которые им необходимы, они взаимодействуют с заботящимися о них людьми (опекунами), которые следуют традициям ухода за детьми, присущим их собственной культуре. В этих интеракциях наиболее важно то, что малыши начинают обнаруживать определенную последовательность, предсказуемость и надежность в действиях своих опекунов. Когда они чувствуют, что родитель последователен и надежен, у них вырабатывается чувство базового (первичного) доверия к нему. Они начинают сознавать, что когда они озябли, обмочили пеленки или голодны, то могут рассчитывать на других людей, которые облегчат их страдания. Некоторые родители всегда рядом, тогда как другие оказывают помощь согласно определенному графику, но в любом случае малыши узнают, что родитель надежен и, следовательно, заслуживает доверия. Альтернативой является чувство недоверия, смутное ощущение того, что родитель непредсказуем и ненадежен и его может не оказаться рядом, когда в нем будет необходимость (p. 247).

³ Эриксон называл их психосоциальными в отличие от психосексуальных стадий Фрейда. – А. А.

Малыши должны также научиться доверять себе. Эта проблема становится особенно актуальной, когда у них прорезываются зубы и они причиняют боль кормящей матери своими укусами и резкими хватательными движениями. Когда малыши научаются регулировать свои побуждения — сосать, не кусая, и держаться, не причиняя боли, — они начинают воспринимать себя как «заслуживающих достаточного доверия для того, чтобы у кормильцев не было необходимости опасаться, что их укусят [за сосок]» (p. 248). Матери, со своей стороны, необходимо позаботиться о том, чтобы не лишать ребенка груди полностью или не отучать его от нее слишком поспешно. В противном случае малыш в конце концов почувствует, что забота матери не надежна, ибо он может ее внезапно лишиться.

Когда у младенцев сформировалось чувство доверия к своим опекунам, они демонстрируют это своим поведением. Эриксон говорил, что первый признак доверия к матери появляется, когда малыш готов «без особой тревоги или гнева переносить исчезновение матери из поля зрения» (p. 247). Вероятно, здесь важно слово «особая», ибо мы видели при обсуждении теории Боулби, что большинство малышей испытывают определенную тревогу разлучения. Тем не менее, если опекуны надежны, малыши могут научиться переносить их отсутствие. Если же опекуны ненадежны, малыши не могут позволить им уйти и пугаются, когда те пытаются это сделать.

Доверие аналогично тому, что Тереза Бенедек называет уверенностью (confidence) (см. с. 351 в предыдущей главе). Это базовая вера в своих кормильцев (в широком смысле этого слова). Эриксон говорил, что он предпочитает термин доверие (trust), потому что «в нем заключено больше наивности и взаимности» (p. 248). Но доверие приводит к той же самой установке, которую рассматривала Бенедек — спокойному терпению, которое исходит из уверенности, что кормилец будет рядом, когда в этом возникнет необходимость.

Доверие, таким образом, — это ощущение того, что другие люди надежны и предсказуемы. В то же время Эриксон давал понять, что доверие в конечном счете зависит от чего-то большего. В конечном счете, говорил он, доверие зависит от собственной уверенности родителей, от их чувства, что они все делают правильно. Родители «должны уметь передать ребенку глубокое, почти органическое убеждение, что то, как они поступают, имеет для ребенка важное значение» (p. 249). Это ощущение значимости родительского поведения, в свою очередь, требует культурной поддержки — веры в то, что «наши действия приносят нашим детям пользу».

На первый взгляд, акцент Эриксона на собственную уверенность опекуна озадачивает. Какое отношение к грудному ребенку имеет уверенность родителя? Возможно, Эриксон имел в виду нечто схожее с идеями психиатра Г. С. Салливана. Салливан (Sullivan, 1953, p. 49–109) считал, что в первые месяцы жизни младенцу свойственен особый вид физической эмпатии с материнской фигурой, так что младенец автоматически чувствует напряженное состояние матери. Если мать испытывает тревогу, ее испытывает и ребенок; если мать спокойна, спокоен и ребенок. Эти ранние интеракции, в свою очередь, влияют на последующие аттитюды. Тем самым важно, чтобы родители ощущали оправданную уверенность в своих силах, с тем чтобы маленькие дети не стали относиться слишком настороженно к межличностному контакту. Детям необходимо чувствовать, что нахождение рядом с другими людьми в основе своей положительно и придает уверенность.

Эриксон (Erikson, 1959, p. 64) заметил, что американским родителям не всегда легко выработать внутреннюю уверенность в практике воспитания своего ребенка. В то время как родители в более примитивных, более устойчивых культурах следуют практике, которая передается из поколения в поколение, современному родителю-американцу известно меньше традиций, на которые можно было бы опереться. Современные родители получают всевозможные советы по новейшим, «улучшенным» методам воспитания ребенка, но эти советы совершенно не унифицированы.

Эриксон считал, что в этой ситуации помогают книги, подобные труду Спока (Spock, 1945). На всех страницах своей книги Спок побуждает родителей доверять себе. Он говорит родителям, что они знают больше, чем им кажется, и что они должны следовать своим импульсам, откликаясь на потребности своих малышей. Можно подумать, что Спок читал Эриксона и понял, насколько важно родителю обладать внутренней уверенностью.

Кроме чтения Спока, родители могут обрести чувство внутренней уверенности с помощью религии. Их собственная вера и внутренняя уверенность передадутся ребенку, помогая ему почувствовать, что мир заслуживает доверия. Если родители атеисты, они должны найти веру в какой-то другой области, возможно, в чувстве товарищества, или целях своей работы, или же в своих социальных идеалах (Erikson, 1959, p. 64–65).

Иногда у читателей Эриксона создается впечатление, что младенцы должны развивать доверие, но никак не недоверие. Но он вовсе не имел этого в виду. Он рассматривал каждую стадию как жизненно важный конфликт или напряженное состояние, в котором «отрицательный» полюс также необходим для роста. В данном случае младенцы должны испытывать как доверие, так и недоверие. Если у них формируется только доверие, они станут излишне доверчивыми. «Очевидно, — говорит Эриксон, — что младенец должен испытывать в значительной мере и недоверие, с тем чтобы научиться обоснованно доверять» (1976, p. 23).

В то же время крайне важно, чтобы по окончании этой стадии у младенцев был положительный баланс доверия относительно недоверия. В этом случае они выработают стержневое качество эго, присущее этому периоду: надежду. Надежда — это ожидание, что, несмотря на фрустрации, гнев и разочарования, в будущем произойдут позитивные события. Надежда позволяет вступающему в мир ребенку продвигаться вперед и не бояться новых трудностей.

Заключение. Таким образом, мы видим, что Эриксон значительно расширил фрейдовское описание оральной стадии. Эриксон показал, что важна не только оральная зона, но и соответствующие модусы эго ребенка, обеспечивающие его адаптивное взаимодействие с внешним миром. Младенец инкорпорирует, а затем постигает внешние объекты с помощью различных ощущений. Зреющее эго младенца, в свою очередь, вступает в генеральное, решающее сражение с социальным миром — в данном случае, с опекунами. Важнейшей проблемой является вопрос доверия в противовес недоверию. Малышу необходимо интуитивно понять, что опекуны предсказуемы, и почувствовать внутреннюю уверенность. Если малыш может достичь положительного баланса доверия относительно недоверия, он вырабатывает стержневое качество эго, присущее этому периоду: надежду. Надежда позволяет ребенку продвигаться вперед и с энтузиазмом противостоять миру, несмотря на текущие и прошлые фрустрации.

Разумеется, вопросы доверия, недоверия и надежды преследуют нас на протяжении всей жизни. Эриксон признавал это. Но он также утверждал, что борьба между доверием и недоверием достигает своего специфического кризиса и является доминирующим событием на первом году жизни. И то, как младенцы разрешают этот первый кризис — с твердым чувством надежды или без него, — определяет энергию и жизненную силу, которые они переносят на последующие стадии.

studfiles.net

Развитие эго (ego development) - это... Что такое Развитие эго (ego development)?

Разные авторы употребляют термин «Р. э.» по-разному. Большинство психоаналитиков используют его в одной из трех областей: а) при описании периода формирования чувства собственного Я, или эго, в первые 2—3 года жизни; б) при описании развития всех функций эго, включая то, что X. Гартманн наз. «бесконфликтной сферой эго», т. е. локомоцию, речь и т. п.; в) при описании таких аспектов Р. э., к-рые Э. Эриксон охарактеризовал как психосоциальные задачи, вплетенные в психосексуальное развитие (напр., развитие влечений и их производных структур) и связанные с возрастными задачами жизни. В клинической психоаналитической практике нарушения Р. э. соотносят с проблемами, возникающими в период формирования эго; по-видимому, они приводят к серьезным нарушениям способности адаптироваться к окружающей обстановке или к формированию «пограничных» типов личности.

Среди психологов сложилось иное понимание Р. э., истоки к-рого можно обнаружить в «Интерперсональной теории психиатрии» (Interpersonal theory of psychiatry) Г. С. Салливана. Психол. концепция Р. э., кроме описания последовательности возрастных стадий, учитывает аспект индивидуальных различий, к-рые сказываются на развитии в любом возрасте, хотя и не в такой степени, чтобы высшие его стадии обнаруживались в раннем детстве, а низшие — в зрелости (последнее, если и встречается, то редко). Для характеристики различных аспектов стадиального Р. э. понадобились такие термины, как моральное развитие, интерперсональная надежность и когнитивная сложность.

Стадии развития эго

Самая ранняя стадия (или стадии) — период формирования эго — приходится на младенчество. Это досоциальная, сначала аутистическая, а позднее — симбиотическая (в отношениях с матерью или материнской фигурой) стадия. Считается, что овладение языком — важный фактор, приводящий к окончанию этого периода.

Вслед за ним наступает импульсивная стадия. Ребенок, проявляя упрямство, утверждает отдельное от матери существование, но остается зависимым от нее и др. в том, что касается контроля импульсов. Люди на этой стадии развития поглощены собственными потребностями, часто физ., и смотрят на др. как на источник снабжения. Они живут в концептуально упрощенном, — по крайней мере, в части челов. отношений, — мире. Нормы и правила поведения воспринимаются ими как индивидуальные запреты или отдельные препятствия на пути желаний, а не как система соц. регулирования.

Дальнейшее развитие происходит сначала в виде обеспечения более гарантированного удовлетворения потребностей и желаний за счет способности допускать задержки и обходные пути, что приводит к переходу на стадию защиты собственных интересов. На этой стадии дети часто пытаются отстаивать определенный уровень автономии, чтобы освободиться от чрезмерной зависимости; однако их отношения с др. остаются эксплуататорскими. Их интересуют вопросы власти и контроля, господства и подчинения. В раннем детстве этот период обычно успешно преодолевается с помощью ритуалов; в тех случаях, когда чел. остается на этой стадии и дальше — в отрочестве, юности и даже взрослости, — его жизненным кредо может стать оппортунизм. Такой чел. правильно толкует нормы и правила поведения, но манипулирует ими в корыстных интересах.

Обычно в позднем детстве происходит принципиальный переход, своего рода «расплата за своекорыстие». Индивидуум идентифицируется с группой сверстников и идентифицирует собственное благополучие с благополучием этой группы. Нормы и правила поведения частично интернализуются и становятся обязательными, так как приняты и поддерживаются группой. Это и есть стадия конформиста, к-рая была повсеместно признана и описана как тип личности. Конформность ценится ради нее самой, и люди склонны воспринимать себя и др. как следующих установленным нормам и правилам.

По-видимому, мн. все же продвигаются дальше стадии конформиста благодаря осознанию того, что сами они не всегда поступают в соответствии с высокими стандартами поведения, поддерживаемыми об-вом, и не всегда испытывают в типичных ситуациях одобряемые им чувства. Этот этап в развитии наз. уровнем сознательного конформиста, или уровнем самоанализа. На вопрос о том, яв-ся ли этот этап переходом между стадией конформиста и стадией сознательности, пока нельзя ответить однозначно. На этом уровне чел. считает приемлемыми различные возможности.

На стадии сознательности происходит подлинная интернализация норм и правил поведения. Чел. подчиняется им не только в силу их одобрения определенной группой, а потому что сам оценил и принял эти нормы и правила как верные и справедливые. Отношения между людьми истолковываются исходя из чувств и мотивов, а не только реальных действий. Находящиеся на этой стадии люди обладают довольно сложным внутренним миром и богатством отличительных черт, к-рое используется для характеристики др. вместо прежнего ограниченного набора стереотипных образов. Так, напр., родители в их описании уже выглядят не идеализированными портретами или полностью отрицательными персонажами, а реальными людьми со своими достоинствами и недостатками. Самохарактеристики тж обретают полутона и становятся более сбалансированными; чел. больше не описывает себя как идеального или, напротив, никуда не годного, но подмечает определенные недостатки, к-рые стремится исправить. Достижения оцениваются теперь не только в плане состязания или соц. признания, но и относительно требований, предъявляемых чел. к самому себе. Люди на этой стадии развития могут чувствовать себя чрезвычайно ответственными за участие в жизни др.

Продвигаясь в своем развитии дальше стадии сознательности, люди начинают ценить индивидуальность ради нее самой, и потому этот переходный уровень наз. индивидуалистическим. Он характеризуется возросшей концептуальной сложностью: вместо того, чтобы воспринимать жизнь в виде взаимоисключающих вариантов, чел. начинает видеть в ней многообразие возможностей. Появляется спонтанный интерес к челов. развитию и понимание психол. каузации.

На автономной стадии отличительные особенности индивидуалистического уровня получают дальнейшее развитие. Назв. «автономная» до нек-рой степени условно, как и назв. всех остальных стадий. Ни один аспект поведения не возникает внезапно на каком-то этапе развития и не исчезает бесследно при переходе к следующему. То, что характерно именно для этой стадии, можно определить как уважение автономии др. Решающее испытание связано с признанием самостоятельности своих детей, особенно их права на собственные ошибки. На этой стадии люди часто сознают различия функционирования в разных ролях. Им приходится справляться с таким внутренним конфликтом, как конфликт между собственными потребностями и обязанностями. Конфликт воспринимается теперь как неотъемлемая часть челов. состояния, а не как рез-т слабости эго, недостатков др. членов семьи или об-ва в целом.

Восприятие и понимание себя в более широком соц. контексте, начинающееся на стадии сознательности, становится особенно характерным для высших стадий развития эго. Это тем более верно для тех, кто достиг интегрированной стадии и обрел способность объединять интересы об-ва и свои интересы в единый комплексный подход к жизни.

Смежные области

Мн. авторы предлагали схематические описания стадий развития, тесно связанные с упомянутой выше последовательностью стадий Р. э. К. Салливан, Маргарита К. Грант и Дж. Д. Грант наз. свою сх. стадий «интерперсональной интеграцией». Их концепция использовалась в исслед. индивидуального подхода при работе с различными подтипами делинквентов.

Колберг разраб. систему для описания стадий развития моральных суждений. Его идеи нашли широкое применение. В школах они использовались в качестве основы для создания программ содействия моральному развитию уч-ся, включая создание альтернативных школ по образцу «справедливых сообществ».

Селман использует в качестве маркировочного знака для своей сх. стадий выражение «принятие интерперсональной перспективы». Он изучал детей школьного возраста, и потому его работа касается, гл. обр., ранних стадий. Кроме того, Селман исследовал небольшую клиническую выборку.

Последовательность стадий, предложенная Перри, согласуется с нек-рыми из описанных здесь высших стадий Р. э. Сх. Дж. М. Броутона охватывает широкий возрастной диапазон. Броутон изучал развитие «естественных эпистемологий» — стихийное формирование концепций души, Я, действительности и познания.

Методы изучения

Хотя идея развития характера восходит, по меньшей мере, к Сократу, совр. изучение этой темы начинается с работ Ж. Пиаже. Колберг, Селман и др. позаимствовали разраб. им метод клинической беседы. Колберг предъявлял своим испытуемым незаконченные истории с развязкой в форме моральной дилеммы. После того, как испытуемый выбирает один из вариантов развязки, с ним проводится зондирующая беседа, в ходе к-рой выясняются мотивы его выбора; приписываемая ему стадия морального развития как раз и будет зависеть от характера используемых им аргументов. Рест развил методику Колберга до уровня объективного теста. Броутон и Перри разраб. методики интервью, начинающихся с широких, расплывчатых вопросов.

Ловингер, Весслер и Редмор разраб. руководство к тесту незаконченных предложений, достаточно подробное для того, чтобы придать этому тесту хотя бы частичную объективность, и включающее упражнения для самообучения. Маргарита Уоррен (бывшая Грант) и др., работающие с системой интерперсональной интеграции К. Салливана и его коллег, использовали разнообразный инструментарий, включая методики интервью, тесты незаконченных предложений и объективные тесты.

Теории

Можно сформулировать 2 главных теорет. вопроса: 1) почему эго (или Я) так устойчиво; 2) если оно все же изменяется, то как и почему это происходит?

Все теории устойчивости эго яв-ся вариантами теории «селекции тревоги», предложенной Г. С. Салливаном. То, что Салливан наз. «Я-системой», действует как своего рода фильтр, шаблон или критерий для нашего восприятия и понимания мира челов. отношений. Любые наблюдения, не совместимые с текущим значением такого критерия, вызывают тревогу. Однако осн. назначение Я-системы — избежание или ослабление тревоги. Поэтому способные вызвать тревогу восприятия либо искажаются т. о., чтобы вписаться в уже сложившуюся систему, либо — по выражению Салливана — «избирательно пропускаются мимо ушей». Т. о., эта теория утверждает, что поскольку Я-система (или эго) представляет собой структуру, она обладает тенденцией к самосохранению.

У Колберга есть структурная теория изменения. Когда чел., находящийся на определенной стадии (развития моральных суждений), неоднократно сталкивается с рассуждениями и аргументами ровно на одну стадию выше его собственной и при этом пытается ухватить их ход и смысл, создаются оптимальные условия для их ассимилирования и, следовательно, для продвижения к следующей стадии.

Идентификация — ключевое понятие для совр. психоаналитической теории Р. э. Чел. продвигается вперед отчасти потому, что идентифицируется с некой моделью, к-рая вызывает у него восхищение и находится (или воспринимается как находящаяся) на неск. более высоком уровне, чем он сам. Несмотря на то, что теория Колберга, по существу, яв-ся когнитивной, а психоаналитическая теория — аффективной, обе заключают в себе модель уравновешивания Пиаже, потери равновесия и его восстановления на новом уровне. В действительности обе они яв-ся теориями «соц. научения», хотя радикально отличаются от того, что обычно наз. теорией соц. научения.

В психоаналитической теории есть и др. элемент, происхождение к-рого можно отнести на счет соц. научения, но к-рый затем становится для индивидуума сугубо интернальным. Идеал, к к-рому чел. стремится, или образец, на к-рый он хочет походить, вовсе не должен находиться во внешнем окружении. Способность создавать свою собственную модель составляет сущность того, что наз. «идеалом-Я».

Осубель предлагает еще одну теорию для объяснения ряда аспектов Р. э. Младенцы кажутся себе всемогущими, потому что их желания выполняются как по волшебству. (В этом он разделяет взгляды Ференци.) Когда же дети узнают о своей полной зависимости от родителей, они сталкиваются с катастрофическим падением самоуважения. Чтобы избежать этой катастрофы, они приписывают свое прежнее всемогущество своим родителям и т. о. превращаются в их сателлитов, сияющих отраженным светом родительского величия. В позднем детстве и отрочестве они должны будут «сойти со спутниковой орбиты», научиться выводить самооценку из своих собственных достижений. «Выход на спутниковую орбиту» и «освобождение от родительского притяжения» могут нарушаться в неск. точках, приводя к различным картинам психопатологии.

Перри подробно описывает мн. факторы, способствующие как устойчивости, так и изменению в студенческие годы. Его модель изменения имеет ряд следствий для динамического объяснения. Студент, к-рому мир поначалу представляется дуалистическим (правильно — неправильно; мы — они), научается воспринимать какую-то особо важную для себя область как более сложную и многозначную (множество возможностей; каждый имеет право на собственное мнение). По мере того как расширяется область применения многозначного видения, соответственно сокращаются области применения дуалистического подхода, пока, наконец, многозначная картина мира не становится преобладающей, если не считать редких очагов жизни, все еще воспринимаемых с дуалистической т. зр. Та же парадигма применима в отношении перехода от многозначного к релятивистскому мышлению (одни позиции лучше др., потому что лучше обоснованы — фактологически или логически). Одна из общепринятых целей гуманит. образования — содействовать признанию релятивистского характера всякого знания. С т. зр. Перри, за релятивизмом должно последовать формирование собственной твердой позиции.

См. также Эриксонианские стадии развития, Формирование идентичности, Самость

Дж. Ловингер

.

dic.academic.ru

Часть вторая психологические стадии в развитии личности а Первоначальное единство Центроверсия и формирование Эго Первоначальное единство

     Вторая часть этой работы является попыткой оценить в свете аналитической психологии процессы, мифологическую проекцию которых мы описали в первой части. Теперь мы должны продемонстрировать значение мифа для современного западного человека и показать, каким образом он способствовал развитию его личности.

     Наряду с кратким описанием стадий психологических развития, обсуждавшихся в первой части, мы представляем здесь кое-какой материал из спекулятивной "метапсихологии", чтобы дополнить и расширить нашу тему. Отрывочность и известные ограничения нашего опыта не должны останавливать нашу попытку критически оценить сложившуюся на данное время ситуацию и выявить единственный объединяющий эволюционный аспект, который поставит наши отдельные открытия на надлежащее им место и определит их истинную ценность. Это всего лишь один из многих возможных и необходимых аспектов аналитической психологии, но мы считаем, что эволюционный аспект архетипических стадий имеет значение не только для теории, но также и для практики психотерапии. Стадиальная психология, которую мы пытались обрисовать, дает больше, чем вклад в психологию индивидуальной личности; ибо психологический подход к культуре, должным образом акцентирующий гуманистическое значение глубинной психологии Юнга, был бы невозможен, если бы аналитическая психология не продвинулась из личностной сферы к коллективной психологии. Прежде, чем подвергать психологической интерпретации стадиальное развитие Эго, обсуждавшееся в Части I, мы должны сделать несколько вводных замечаний относительно концепции Эго, стадий и нашего метода интерпретации.

Фундаментальной для аналитической психологии является теория комплексов, которая придает бессознательному комплексную природу и определяет комплексы как "живые единицы бессознательной психе".[1]

      Она также признает комплексную природу Эго, которое как центр сознания образует центральный комплекс в психической системе.

     Эта концепция Эго, подкрепляемая психологическими и психопатологическими открытиями, является одной из отличительных черт аналитической психологии:

"Комплекс Эго является как содержанием сознания, так и условием сознания, ибо психический элемент является сознательным для меня настолько, насколько он относится к комплексу Эго. Но поскольку Эго является лишь центром моего поля сознания, оно, будучи просто одним комплексом среди других комплексов, не тождественно всей моей психике".[2]

     Мы проследили развитие комплекса Эго в мифологии и таким образом ознакомились с частью истории сознания в мифологической проекции. Эволюционные изменения в отношении между Эго и бессознательным были выражены мифологически в различных архетипических фигурах — уроборосе, Великой Матери, драконе и т.д. — в которых бессознательное предстает перед Эго или которые выкристаллизовывают Эго из бессознательного. Принимая архетипические стадии за эволюционные стадии Эго-сознания, мы интерпретировали мифологические фигуры ребенка, юноши и героя как стадии трансформации самого Эго. Комплекс Эго, центральный комплекс психики, составляет поле действия для событий, описанных в Части I.

     Подобно всякому образу в произведении искусства — например, в пьесе или романе — мифологический образ Эго требует двойной интерпретации, то есть интерпретации "структурной", основанной на природе самой фигуры, и того, что мы для краткости можем назвать "генетической" интерпретацией, которая рассматривает образ как выражение и представителя психики, из которой он происходит.

     Так, структурная интерпретация образа Фауста должна учитывать характеристики и образ действия, присущие Фаусту в драме Гете, в то время как генетическая интерпретация должна рассматривать Фауста как часть личности Гете, как комплекс в его психике. Две интерпретации дополняют друг друга. Структурная — объективная — интерпретация стремится охватить весь размах структуры, представляемой личностью Фауста, а затем объединить ее с генетической интерпретацией, которая полагает, что фигура Фауста символизирует всю целостность психического состояния Гете, как сознательного так и бессознательного, а также всю историю его развития. То, что сознательный разум поэта использует для творческого процесса посторонний материал, уже существующую историю о Докторе Фаусте, не опровергает внутренних ассоциаций, предполагаемых генетической интерпретацией, ибо выбор и модификация этого материала являются решающими и типичными для психического состояния. Точно так же, как отпечаток предшествующего дня развивается в сновидениях, так и существующий литературный, исторический и иной материал обрабатывается "редактором" в бессознательном, чтобы помочь самовыражению психики, и, после обработки сознанием художника, этот материал в конечном итоге ассимилируется во внутреннее состояние, которое стремится спроецировать себя вовне.

     Как в поэзии, так и в мифологии образы требуют одной и той же двойной интерпретации. Однако наше утверждение, что развитие Эго-сознания представлено в мифе, усложняется тем, что в то время как мы принимаем миф буквально и описываем переживания юного любовника, например, "как если бы" он был живой фигурой, мы должны одновременно интерпретировать его как символического представителя определенной стадии Эго в развитии человека.

     Эти образы представляют собой архетипические проекции коллективного бессознательного; другими словами, человечество вкладывает в свои мифы нечто неуловимое, значения чего не осознает.

     Точно так же, как бессознательное содержимое, такое как сновидения и фантазии, кое-что говорит нам о психическом состоянии видевшего сон, так и мифы проливают свет на человеческую стадию, в которой они зародились, и представляют состояние человеческого бессознательного на этой стадии. Ни в том, ни в другом случае нет никакого сознательного знания о проецируемой ситуации, ни в сознательном уме видящего сон человека, ни в сознании создателя мифа.

     Когда мы говорим о стадиях развития сознания, мы имеем ввиду — что без сомнения, было ясно показано в Части I -- архетипические стадии, хотя в то же время мы неоднократно подчеркивали их эволюционный и исторический характер. Можно показать, что эти стадии, с их переменными уровнями Эго-сознания, архетипичны, то есть, что они действуют как "неизменное присутствие" в психике современного человека и формируют элементы его психической структуры. Определяющий характер этих стадий раскрывается в исторической последовательности индивидуального развития, но весьма вероятно, что сама психическая структура индивида построена на исторической последовательности человеческого развития в целом. Концепцию стадий можно понимать как в "платоновом", так и в "аристотелевском" смысле; как архетипические стадии структуры психики они представляют собой составляющие психического развития, но они являются также результатом и отпечатком этого развития в ходе всей человеческой истории. Тем не менее, этот парадокс имеет рациональную основу, ибо, хотя архетип является условием и составной частью психического восприятия, человеческое восприятие может стать самовосприятием только в ходе истории. Человек воспринимает мир через архетипы, но архетипы сами представляют собой отпечатки его бессознательного восприятия мира. Модификации сознания, отпечаток которых несут миф о логические стадии, отражают внутренний исторический процесс, который можно связать с доисторической и исторической эпохами. Однако эта взаимосвязь не абсолютна, а лишь относительна.

В отношении ранней истории Египта Флиндерс Петри[3]разработал систему, которую назвал "датирование последовательностью" (сокращенно "д. п."), то есть последовательности, в рамках которых можно установить "до" и "после", не зная никакой временной взаимосвязи. Например, д. п. 30 идет перед д. п. 77, хотя это не говорит нам, к какому периоду мы должны отнести д. п. 30 или 77, или какой величины промежуток лежит между ними. Точно также и мы вынуждены пользоваться датированием последовательностью, имея дело с архетипическими стадиями. Уроборос идет "перед" стадией Великой Матери, а Великая Мать — "перед" сражением с драконом; но абсолютное временное соотношение невозможно, потому что мы должны учитывать историческую относительность отдельных наций и культур. Так, для греков крито-микенская культура было доисторическим периодом Великой Матери, так как в этой культуре ее культ был господствующим. Греческая мифология является в основном мифологией сражения с драконом, борьбы сознания за независимость, и эта борьба была решающей для духовного значения Греции. Но в то время как в Греции это развитие приходится приблизительно на период между 1500-3000 г.г. до н. э., в Египте соответствующий процесс прошел, вероятно, задолго до 3300 г. до н. э. Это развитие уже завершено в мифе об Осирисе и Горе, а в отношении отождествления царя с Осирисом доказано, что оно существовало еще во времена Первой Династии, но это не значит, что оно не наблюдалось раньше. Из относительности этих стадий и их особенностей в различные периоды в различных культурах следуют два важных заключения. Во-первых, это доказывает их архетипическую структуру. Всеобщность и неизбежность их появления показывает, что существует общая психическая субструктура, одинаковая у всех людей. Во-вторых, это оправдывает наш метод иллюстрации каждой конкретной стадии посредством сбора и сравнения данных, полученных из разных культур и эпох. Например, Фробениус обнаружил, что культ Великой Матери и ритуальное цареубийство играют важную роль в некоторых Африканских племенах.[4]Эти почти современные примеры являются иллюстрацией и живым комментарием вековечных религиозных обычаев, практиковавшихся в Египте, наверное, семь тысяч лет назад. Появляется ли архетипический символизм спонтанно, или он обусловлен древними египетскими влияниями[5]— в том, что касается реальности стадий и их символизма и нашего использования материала из различных сфер культуры, значения не имеет. Где бы ни встречался архетипический символизм, мифологический материал является для нас таким же ценным, как и антропологический. Отсюда и наши неоднократные ссылки на Бахофена, ибо, хотя его историческая оценка мифологии может быть устаревшей, его интерпретация символов в значительной степени подтверждена современной глубинной психологией.

     Теперь наша задача заключается в том, чтобы оценить архетипические стадии развития сознания — известные нам из мифологической проекции — чтобы понять их психологическое значение для формирования и развития личности. Мы видели, что самые ранние стадии развития Эго и сознания выражаются в символах уробороса и Великой Матери и проявляются через них, и что эти развития можно распознавать по изменению отношения Эго к этим символам. Психологическая интерпретация этих двух начальных архетипических стадий и их символизма является нашим первым вопросом — то есть, мы должны будем проследить развитие Эго из зародыша и его отношение к бессознательному.

studfiles.net

Центроверсия, Эго и сознание

     Теперь мы должны рассмотреть значение Эго и сознания для целостного психофизического организма и их отношение к центроверсии. Нет необходимости говорить, что мы не стремимся создать теорию сознания, а только пытаемся обрисовать некоторые точки зрения, которые доказали свою значимость в отношении психологического развития индивида и коллектива.

     Возбудимость органической материи является одним из тех первичных свойств, которые облегчают ее ориентацию по отношению к миру. Благодаря этой возбудимости дифференцируется нервная ткань и развиваются органы чувств. С ними координируется сознание, система управления центроверсией. Регистрация и комбинация раздражителей, идущих изнутри и снаружи, уравновешенная реакция на них, накопление раздражителей и паттернов реакции - все это относится к существенным функциям системы сознания с центром в Эго. В ходе длившейся миллионы лет дифференциации в структуре организма складывались все более сложные взаимосвязи, но вместе с тем все больше росла потребность в регистрации, управлении и равновесии. Большинство из этих многочисленных точек равновесия являются бессознательными и инкорпорированными; то есть они встроены в структуру системы тела. Но с ростом дифференциации области, находящиеся под контролем, становятся все больше представленными в органе управления, в сознании. Это представительство принимает форму образов, которые являются психическими эквивалентами физических процессов, протекающих в органах.

     Эго-сознание является органом чувств, который постигает мир и бессознательное посредством образов, но эта способность формирования образов сама является психическим продуктом, а не свойством мира. Только формирование образа делает возможными перцепцию и ассимиляцию. Мир, который не может быть образно представлен, непластичный мир, подобный миру низших животных, является, конечно же, живым; в нем есть инстинкты, и организм как целое реагирует на него бессознательным действием. Но такой мир никогда не имеет представительства в психической системе, которая отражает и формирует его. Психика здесь построена посредством ряда рефлексов; она отвечает на раздражители бессознательными реакциями, без участия центрального органа, в котором представлены раздражитель и реакция. Только с развитием центроверсии, которая дает начало системам все большего размаха и калибра, мы получаем мир, представленный в образах, и орган — сознание — который постигает этот пластичный мир образов. Психический мир образов представляет собой синтез восприятий внутреннего и внешнего мира, что можно видеть из любого символа.

     Так, психический образ-символ "огня" как чего-то "красного", "горячего", "горящего" несет столько же элементов внутреннего восприятия, сколько и внешнего. "Красное" обладает не только различимым свойством красноты, но также и эмоциональным компонентом тепла как внутреннего процесса возбуждения. "Огненный", "горячий", "горящий", "пылающий" и т. д. являются образами в большей мере эмоциональными, чем воспринимаемыми. Таким образом, мы утверждаем, что физический процесс окисления, огонь, воспринимается с помощью образов, которые берут свое начало из внутреннего мира психики и проецируются на внешний мир, а не посредством того, что восприятия внешнего мира накладываются на внутренний. Объективной реакции на объект в историческом плане всегда принадлежит первенство, в то время как объективные свойства объекта остаются на заднем плане. В человеческом развитии объект лишь очень постепенно и крайне медленно выпутывается из массы проекций, которые окутывают его и которые берут свое начало из внутреннего мира психики.

     Центроверсия уже работает как первичная функция психики, заставляя бессознательное содержимое представляться сознанию в форме образов. Во-первых, это ведет к формированию символических образов, во-вторых, к реакции на них Эго. Мы называем формирование образов и реакции сознания выражением центроверсии, потому что интересы психофизической организационной единицы как целого более эффективно сохраняются с помощью этих процессов, чем без них. Центральное представительство образа в сознании дает индивиду более объемлющее и более целостное восприятие внутреннего и внешнего мира и в то же самое время улучшает его ориентацию во всех сферах жизни. Представляется, что внутренняя реакция, то есть адаптация сознания Эго к миру инстинктов появилась так же рано, как и реакция на внешнее окружение.

     Инстинкты, представленные центрально, то есть появляющиеся в форме образов, Юнг называет архетипами. Архетипы принимают форму образов, только когда присутствует сознание; другими словами, пластичное самоотражение инстинктов является психическим процессом высшего порядка. Оно предполагает наличие органа, способного постигать эти первоначальные образы. Этим органом является сознание, которое в этой связи ассоциируется с символами глаза, света и солнца, так что в мифологической космогонии рождение сознания и приход света — одно и то же.

     В ранний период результатом перцепции образов являлось немедленное рефлекторное действие, потому что сознание имело только пассивное первенство по отношению к исполнительному органу тела и не имело над ним власти. То, что его органический субстрат эмбриологически берет свое начало из эктодермы, показывает, что сознание являлось каким-то органом чувств; однако оно уже дифференцировалось в двух направлениях и могло различать образы, идущие как снаружи так и изнутри. Первоначально Эго было не в состоянии различать источник этих образов, ибо на стадии participation mystique невозможно осмыслить, что внешнее отличается от внутреннего; два ряда образов перекрываются, так что восприятие мира совпадает с внутренними ощущениями.

Эта первоначальная фаза, когда сознание являлось органом чувств, характеризуется функциями ощущения и интуиции, то есть перцепционными функциями,[34]которые первыми появляются как в развитии примитивных людей, так и в развитии ребенка.

     Таким образом, развивающееся сознание, по меньшей мере, так же открыто для внутренних раздражителей, как и для внешних. Но важно то, что регистрирующий орган, принимая эти раздражители изнутри и снаружи непременно ощущает себя отдаленным от них, отличным и, так сказать, посторонним. Как орган регистрации, он расположен на полпути между миром и телом как областью внутренних возбуждений. Это состояние оторванности является условием первостепенного значения для сознания, а сущность его функционирования заключается в усилении этой позиции и ее дальнейшем обособлении. Другими словами, для органа регистрации и управления, каковым мы называем сознание, дифференциация в двух направлениях одновременно является исторической необходимостью.

     Нервная система, особенно цереброспинальная система, конечным выражением которой является сознание, представляет собой органический продукт бессознательного, призванный сохранять равновесие между внешним и внутренним миром. Внутренний мир охватывает область от физических реакций и их модификаций до самых сложных психических реакций. Он не только реагирует на внешние раздражители, не только представляет собой машину раздражителей, как считают материалисты, но является источником спонтанных движений самого разнообразного рода, которые проявляются как побуждения и комплексы, физические и психические тенденции. Все эти внутренние тенденции должны быть опознаны системой сознания и Это, уравновешены и адаптированы к внешнему миру; то есть сознание должно защищать личность человека от диких животных и пожаров, и в то же самое время контролировать все инстинктивные констелляции и доводить их до завершения. Его ответственность и компетенция в такой же мере включает модификацию окружения для производства пищи, как и внутренние модификации, которые адаптируют эгоцентрические тенденции индивида к коллективу. До тех пор, пока система Эго-сознания функционирует нормально, она остается органом, принадлежащим целому, сочетающим в себе исполнительную и управляющую функции.

     К самым первым факторам, на которых базируется сознание, относятся боль и дискомфорт. Они являются ''сигналами тревоги", посылаемыми центроверсией, чтобы указать, что равновесие бессознательного нарушено. Эти сигналы первоначально являлись защитными мерами, созданными организмом, хотя путь их развития остается таким же загадочным, как и путь всех других органов и систем. Однако функция сознания Эго состоит не только в том, чтобы принимать эти сигналы тревоги, но и в том, чтобы ассимилировать их. Для этой цели Эго, даже если оно страдает, должно держаться от этих сигналов обособленно, чтобы реагировать на них соответствующим образом. Эго, сохраняя свою отчужденность как центр регистрирующего сознания, является дифференцированным органом, выполняющим функцию контроля в интересах целого, но не тождественно ему.

     Первоначально Эго было органом только бессознательного и, побуждаемое и направляемое им, преследовало его цели, независимо от того, были ли эти цели личными и насущными, такими как удовлетворение голода и жажды, или это были цели вида, например те, которые доминируют над Эго в отношении сексуальности. Открытия глубинной психологии представляют массу доказательств того, что система сознания является продуктом бессознательного. Действительно, сильнейшая зависимость этой системы от ее внутренних бессознательных основ представляет собой одно из ключевых открытий современности. По своему значению она соответствует не менее глубокой внешней зависимости индивида от коллектива.

     Хотя сознание является продуктом бессознательного, этот продукт — весьма особенный. Все бессознательное содержимое имеет, в виде комплексов, специфическую тенденцию, стремление заявить о себе. Подобно живым организмам, эти комплексы пожирают другие комплексы и обогащают себя их либидо. То, каким образом бессознательное содержимое притягивает к себе все остальное, поглощает его, подчиняет и координирует, образует с ним систему взаимоотношений, где само оно доминирует, мы можем видеть в патологических случаях, в навязчивых или компульсивных идеях, маниях и состояниях одержимости, а также в каждом творческом процессе, где "работа" впитывает и высасывает все постороннее содержимое. Этот же процесс мы встречаем также и в обычной жизни, когда идея — любовь, работа, патриотизм или что-либо еще — выходит на передний план и утверждает себя ценой других. Однобокость, фиксация, исключительность и т. п. -— таковы следствия этой тенденции всех комплексов сделать себя центром.

     Однако специфичность комплекса Эго двойственна; в отличие от всех других комплексов, этот имеет склонность организовываться в качестве центра сознания и собирать вокруг себя другое содержимое сознания; и во-вторых, он намного сильнее ориентирован на целостность, чем любой другой комплекс.

     Центроверсия настойчиво стремится к тому чтобы Эго не оставалось органом бессознательного, а всё больше становилось представителем целостности. То есть, Эго борется против бессознательной тенденции, которая стремится взять над ним верх, и, вместо того, чтобы позволить овладеть собой, обучается сохранять свою независимость по отношению как к внутреннему, так и к внешнему.

     Хотя в царстве природы, чтобы служить воле вида к воспроизводству и изменчивости, индивиды мириадами приносятся в жертву, эта воля Великой Матери все больше вступает в конфликт с Эго-сознанием, которое видит в себе не просто исполнителя коллективной воли, а все больше и больше уникальную индивидуальность, противостоящую коллективной воле.

     Все инстинкты и импульсы, все атавизмы и коллективные тенденции могут объединяться c o6pазом великой матери и противостоять Эго. Так как существует большое разнообразие содержания, и количество символов, ассоциирующихся с Великой Матерью, исключительно велико, то образ Великой...Матери приобретает такой беспорядочный набор чёрт, что начинает совпадать с бессознательным как оно символизируется матерями в «Фаусте»

     Эго-сознание родившись последним должно бороться за свое положение и надежно защищать от нападений Великой Матери изнутри и Матери Мира снаружи. В конечном счете  в итоге в долгой и мучительной борьбе оно должно расширить свою собственную территорию.

     С освобождением сознания и ростом напряжения между ним и бессознательным развитие Эго ведет к стадии, в которой Великая Мать уже больше не кажется дружелюбной и доброй, а становится врагом Эго, Ужасной Матерью. Пожирающая сторона уробороса воспринимается как тенденция бессознательного к уничтожению сознания. Это тождественно тому основному факту, что Эго-сознание ради своего собственного существования должно силой вырывать либидо у бессознательного, ибо, если оно не будет делать этого, то его особое достижение обратно погрузится в бессознательное, иными словами будет "проглочено".

     Таким образом, само по себе бессознательное не является деструктивным и воспринимается как таковое не целым а только Эго. Это очень важно для дальнейшего развития Эго. Только на ранних стадиях оно ощущает угрозу и чувствует сёбя изгнанником, уверяя, что бессознательное является деструктивным. Позднее, когда личность уже достигнет союза не только с Эго но и с целым, сознание уже не видит такой сильной угрозы для себя, как это было в случае юношеского эго, и Бессознательное теперь обнаруживает аспекты отличные от компонентов опасности и разрушения.

     То, что Эго воспринимает как разрушительность, представляет собой, прежде всего, огромный заряд энергии самого бессознательного, и, во-вторых, слабость, подверженность усталости и инерцию го собственной сознательной структуры. Эти два элемента оказываются спроецированными в архетипе Противника.

     Появление этого образа вызывает страх, защитную реакцию со стороны системы сознания. Но сам факт, что он может проявить себя в образе, показывает, что сознание становится более сильным и более бдительным. Расплывчатая сила притяжения, которую до этого проявляло бессознательное, теперь выкристаллизовывается в отрицательное качество, враждебное по отношению к сознанию и Эго, вследствие чего приводится в действие защитный механизм. Страх перед бессознательным ведет к сопротивлению и таким образом к укреплению Эго; действительно, мы всегда будем обнаруживать, что боязнь бессознательного, и страх вообще, является признаком центроверсии, стремящейся защитить Эго.

     Затем сопротивление Эго бессознательному переходит от страха и бегства к вызывающей позиции "борцов" — которые в мифологии выражают эту промежуточную фазу — и наконец к агрессивной позиции героя, который активно отстаивает позицию сознания перед драконом бессознательного.

     В мифах о борцах мы видим ясный пример агрессивных намерений бессознательного, Великой Матери, которая представляет главную угрозу позиции Эго юношеского сознания. Эго, как центр систематизирующего себя сознания, служащего центроверсии, подвергается действию дезинтегрирующих сил бессознательного. Следует отметить, что сексуальность является только одной из этих сил и никоим образом не самой важной. Тенденция бессознательного содержимого наводнить сознание соответствует опасности быть "одержимым»; это одна из величайших "опасностей для души даже сегодня. Человек, сознанием которого овладевает какое-то конкретное содержимое, обладает огромным динамизмом, а именно, динамизмом бессознательного содержимого; но это препятствует центровертной тенденции Эго работать на целое, а не на индивидуальное содержимое. Вследствие этого увеличивается опасность дезинтеграции и крушения. Захват бессознательным содержимым влечет за собой потерю сознания и имеет опьяняющий эффект, так что человек, сраженный таким содержимым, всегда находится под господством Великой Матери, и ему грозит судьба всех ее юных любовников: либо женоподобие и кастрация в результате трансформации в нее, либо безумие и смерть в результате расчленения.

     Растущее напряжение между сознательной системой Эго и бессознательной системой тела является источником психической энергии, которая отличает человека от животных. Центроверсия, которая делает возможными эту дифференциацию и индивидуализацию, является выражением созидательного принципа, и в отношении человеческого вида этот принцип проводит эксперименты на индивиде, который является носителем Эго.

     Эго и сознание являются органом бессознательной силы центре-версии, которая обеспечивает единство и равновесие в этом единстве. Ее задача не только регулирующая, но также и производительная. Для организма характерно не только поддерживать статус целого при помощи тонких адаптации, но также и развивать в себе более крупные и более сложные единства, расширяя эмпирическую область, с которой он вступает в контакт.

     То, что мы назвали пищевым уроборосом, должно дать результаты под влиянием созидательного принципа, действующего в нем с самого начала. Этот принцип не только направляет метаболизм жизненных сил, не только уравновешивает и компенсирует их, он также ведет к развитию новых единств, порождая новые органы и системы органов и пробуя свои силы в созидательных экспериментах. Как эти новшества проверяются в отношении их функциональных характеристик и способности к адаптации -уже другая проблема, в решение которой значительный вклад внес дарвинизм. Но объяснить сами созидательные эксперименты — это совершенно иное. Никогда еще нам не удавалось даже с приблизительной вероятностью показать, что орган может возникнуть вследствие накопления мельчайших случайных изменений. Таким образом, довольно легко объяснить, как происходит дифференциация органов, но не как они зарождаются посредством постепенного объединения.

     Мифология представляет созидательный принцип как самопорождающую сущность уробороса, которая ассоциируется с символом созидательной мастурбации. Эта символическая мастурбация никак не связана с более поздней, явно половой фазой, а просто выражает автономию и автократию созидательного уробороса, который зарождается в себе, оплодотворяет себя и рождает себя. Стадия "замкнутого круга" переходит в стадию созидательного равновесия, и, вместо прежней статической пассивности, теперь берет теперь на себя самодержавное управление динамическая констелляция. Подходящим символом здесь будет не сфера в состоянии покоя, а "катящееся само по себе колесо".

     Историческое и психологическое развитие человека показывает, что роль индивида так же важна для человечества, как роль Эго и сознания для бессознательного. В обоих случаях в том, что первоначально появилось как орган и инструмент целого, видна специфическая активность, которая, несмотря на вызываемые ею конфликты, оказалась исключительно плодотворной на широком поле эволюции.

     Центроверсия является целостной, объединяющей функцией, внутренне присущей психофизической структуре. Нацеленная на единство, в то же самое время она является выражением единства и способствует формированию Эго; то есть, она создает Эго как центр сознательной системы, построенной из содержимого и функций, сгруппированных вокруг этого ядра Эго.

     Таким образом, вместе с интегрирующим процессом, который объединяет массу отдельных клеток и клеточных систем в единство тела и психики, процесс дифференциации образует автономную сознательную систему, обособленную от бессознательного. Оба процесса являются выражением и следствием центроверсии. Система сознания — это не просто центральный щит управления для установления взаимоотношений между внутренним и внешним, в то же самое время это выражение созидательного побуждения организма к новому. Но если в биологическом и животном мире это побуждение реализуется в условиях неограниченного времени, то в человеческом сознании оно создало экономящий время орган, посредством которого новшества могут быть проверены в течение намного более коротких периодов. Продуктом этого созидательного побуждения к экспериментированию является человеческая культура. Ввиду недостаточной продолжительности существования человеческой культуры ничего окончательного относительно ее успеха пока еще сказать нельзя. Но остается фактом, что на протяжении этого крошечного — по сравнению с биологической эволюцией — промежутка времени, в течение которого человеческое сознание создало культуру, произошли в высшей степени удивительные перемены. Технология и наука, инструменты сознания, создали массу искусственных органов, а быстрый рост и разнообразие творческих открытий являются доказательствами их более высокой эффективности по сравнению с медленным образованием и развитием органов в биологии. Эксперимент жизни по привлечению сознания в помощь своей созидательной работе представляется огромной удачей.

     Говоря так, мы полностью осознаем нашу антропоморфную и телеологическую манеру речи. Но сам факт, что сознание неизбежно воспринимает себя в качестве представителя созидательных экспериментов целого, как только начинает изучать себя и свою историю,

     Придает новый смысл и новое оправдание нашей антропоцентрической точке зрения. В конце концов, с точки зрения науки оправданно рассматривать сознание как один из экспериментальных органов жизни, во всяком случае более оправданно, чем умалять фундаментальный факт духовного существования человека и оправдывать его рефлексами или бихевиоризмом. Поместив в основе мифов о сотворении созидательный принцип и отнеся их к началу мира, человек воспринимает свою собственную — и посредством проекции Божественную — созидательность задолго до того, как была открыта идея созидательной эволюции.

     Как орудие традиции, человеческое сознание берет на себя роль, которую прежде играл биологический фактор. Органы теперь уже не наследуются, а передаются. Таким образом, возникает духовный мир сознания, который, как человеческая культура, утверждает свою независимость от жизни и природы. В этом духовном мире индивид как носитель Эго и сознательного принципа, связанного с ним, имеет первостепенное значение. Прототипом зрелого Эго, борющегося за то, чтобы освободить себя из-под власти бессознательных сил, является герой. Он — пример для подражания, Выдающаяся Личность, и все индивидуальное развитие идет по его образцу.

     Прежде чем рассматривать факторы, которые делают возможным подрыв власти бессознательного, мы должны кратко обрисовать стадии развития зародыша Эго, растворенного в уроборосе, к Эго борющегося героя. Прослеживая эту мифологическую и символическую последовательность, мы можем лишь в порядке рабочей гипотезы предложить интерпретацию с точки зрения психической энергии.

     Переход от уробороса к стадии Великой Матери характеризуется дальнейшим развитием Эго и укреплением системы сознания, а также переходом от непластичной эпохи к пластичной.

Пластичная эпоха — это мифологический век космического ритуала, воспроизводящего последовательность космических и мифических событий. Архетипы как космические силы появляются прежде всего в звездной, солнечной и лунной мифологиях и в обрядах, в которых занимают главенствующее место. Это — век великих мифологий, когда космические фигуры изначальных божеств — Великой Матери и Великого Отца — выкристаллизовываются из неустойчивой массы неопределенных сил, из "огромного, погруженного в раздумье Бога доисторических времен",[35]и начинают принимать форму богов-создателей. Уроборическое целостное божество, представленное в бесформенном совершенстве как "верховный Бог", сменяется архетипическими богами. Они также являются чистыми проекциями коллективного бессознательного на самый отдаленный из возможных объектов — небо. Так как пока еще нет ни развитого сознания Эго, ни никакой действенной индивидуальности, то не может быть и никакой связи между человеком и космическими событиями, протекающими в "некоем небесном месте". Представляется, что вначале фигуры все еще были автономными и отражались как боги в зеркале небес, не пройдя через посредничество человека и его личности или не изменившись при этом переходе.

     Мифологии, отражающие сотворение мира, первые великие последовательности богов и их сражения часто доходят до нас из более поздних времен, уже в переработке спекулятивной философии. Но всегда существует ранняя мифологическая основа. В бесчисленных местах зарождаются местные мифы и ритуалы, помогающие придать форму великим богам. Объединение множества обособленных культов в более прославленные фигуры богов имеет второстепенное значение. Основной чертой является то, что божествам, Прародителям, богам и богиням неба и земли, уже поклоняются как фигурам, как действующим факторам, в центре которых расположено Эго, которому приписываются определенные качества, а не как смутным магическим демоническим силам с манаподобными атрибутами, скрывающимся на заднем плане.

Мимолетный взгляд на историческое развитие снова и снова показывает, каким образом видимая форма появляется из бесформенного, определенное из неопределенного и как с демонического животного уровня поднимаются центры силы, существа, наделенные характерными человеческими чертами. Самым четким примером этого является развитие Греческой религии. Боги Олимпа представляют собой наилучший пример этой прогрессивной конфигурации, которая выходит за рамки архаичной стадии смутной божественности,[36]однако такое же развитие можно видеть повсюду, хотя и не с такой степенью ясности.

     Мифы пластичной эпохи указывают на растущее очеловечивание жизни богов и восприятия их человеком. В то время как примитивные божества были космическими, пронизанными символизмом, силовое содержание которого скрывало их форму, теперь божественное постепенно приближается к человеческому. Сражения и события, которые ранее представлялись как космические явления или как конфликты между самими богами, теперь опускаются на человеческий уровень.

     Первые фазы отношения между Эго-сознанием и бессознательным отличались зависимостью и сопротивлением. В уроборосе стадия недифференцированности от бессознательного все еще могла восприниматься положительно, но на стадии, символизируемой Великой Матерью, зависимость сына, являясь положительной в начале, вскоре принимает отрицательную форму.

     Уроборическое бессознательное, которое символизирует Великая Мать, является системой, которая должна ослабить свою власть над Эго и сознанием — или, скорее, должна была бы ослабить свою власть, чтобы развитие продолжалось без трений.

     Но одним из фактов, с которым мы всегда сталкиваемся в нашей психической практике, является то, что рост происходит рывками. Существуют задержки и блокады либидо, которые необходимо преодолеть в новой фазе развития. "Старая система" всегда держится до тех пор, пока противостоящие ей силы не оказываются достаточно сильными, чтобы сломить ее. Здесь также "война порождает все вещи". Психические системы обладают внутренней стабильностью, которую Юнг назвал инерцией либидо. Каждая система - а каждый архетип соответствует определенной группе содержимого, организованного в систему — стремится к самосохранению, которое проявляется в собственнической и удерживающей власти этой системы над Эго. Освобождение и независимая активность становятся возможными, только в том случае, когда система Эго имеет в своем распоряжении больше либидо, чем удерживающая система, то есть, когда воля Эго достаточно сильна, чтобы избавиться от соответствующего архетипа.

studfiles.net

Эго-интеграция | Психоалхимия

Уровень эго-интеграции можно приблизительно оценить с помощью теста «Круг эго».

Интеграция эго – это степень развития ядра личности, так называемого личностного стержня.

Изначально эго у человека нет. Ребенок, по выражению Жана Пиаже, представляет собой «недифференцированный абсолют», то есть не имеет никаких границ личности, его личность не отделена от окружающего мира. В возрасте двух-трех лет у ребенка начинают формироваться личностные границы и наполняется личностное содержание. Он начинает разделять себя и мир, учится понимать свои желания и взаимодействовать с миром так, чтобы обеспечивать себе внутриличностный комфорт.

Высшая степень развития личности – это такое состояние, когда человек достигает гармонии с миром, то есть так организует свою личность, что она не просто идеально вписывается в мир, но и может активно развиваться, удовлетворять свои потребности (не только низшие, но и высшие), не испытывая с миром противоречий. Именно такое состояние называется интеграцией, и с точки зрения эволюции вида это высшая степень адаптации. Интеграция означает, что человек сумел так выстроить свою внутреннюю структуру и вписать ее в мир, что мир служит ему идеальной питательной средой, питательной в широком смысле слова, поскольку питание человека не исчерпывается лишь насыщением физического тела, человек питается еще и впечатлениями, информацией, эмоциями и смыслами.

Можно сказать, что эго интегрированной личности является идеальным посредником между социумом и внутренним миром, фильтруя любые вредные влияния, усиливая полезные и даже трансформируя первые во вторые. Дезинтеграция каких-то частей, наоборот, создает зону дистресса, то есть область конфликта между внешним миром и внутренним, человек испытывает страдания и вынужден искать защиты от них с помощью бегства в иллюзии или в аддикции.

Важно понять, что адаптация человека к окружающему миру происходит не путем одного лишь пассивного приспособления, а путем развития новых навыков, новых инструментов и приспособления к себе окружающей среды. Этим человек отличается от других организмов, и сложная психика развилась в эволюции как механизм проактивной адаптации, то есть творческое начало, умеющее менять и себя, и среду. Следует отличать от этого дезадаптированных людей, бессильно сражающихся с ветряными мельницами. Чтобы иметь силы и возможность позитивно менять реальность, а не просто разрушать, человек должен быть достаточно адаптирован. Достаточно – это не значит пребывать в пассивном покое, а наоборот, иметь много энергии для направленной деятельности. При сильной дезадаптации стресс уничтожает не только возможности человека, но иногда и самого человека.

Не имеющая интеграции личность вынуждена защищаться от стресса, применяя два главных способа: иллюзии и аддикции.

Иллюзии создают психический колпак между реальностью, которая доставляет личности стресс, и миром ее переживаний. В результате иллюзий личность видит вместо реальности некий экран, на котором разворачиваются те картины, которые не приносят ей стресс. Опасность иллюзий в том, что, чем дольше личность замещает ими взаимодействие с реальностью, тем дальше заходит ее дезинтеграция, слабеет ее эго, деградируют связи с миром, а значит конфликт с реальностью возрастает, иллюзий требуется все больше, на это уходит вся энергия и получается замкнутый круг.

Аддикции защищают эго иначе. Они действуют по закону джунглей, точнее по закону пищевых цепей, когда более сильный поглощает более слабого. Аддикции постепенно смещают руководящую роль с центра личности на то, что становится ее аддикцией. «Страсть захватывает человека в плен». Человек «уходит с головой» во что-то, «подсаживается» на это, «страстно увлекается» и в буквальном смысле слова теряет свое Я. Теперь эго лишено той власти, с которой оно не могло справляться (поэтому человек страдал от стресса), эта власть перешла к аддикции. Так человек, мающийся от бессмысленности, скуки или тревоги, может найти себя в любой из возможных аддикций: стать фанатиком, наркоманом, одержимым игроком или дать себя поглотить любовной зависимости. Поглощение происходит не сразу, изначально человек не собирается погружаться сильно, но его «затягивает». Вред аддикций в том, что сами по себе они способны дезинтегрировать личность все больше и больше, отнимая у нее те возможности, которые были. То есть человек, вступив в аддикцию немного ослабленным, через какое-то время может оказаться на дне энергетической ямы.

Интеграция эго, то есть гармония всех его частей и встроенность в социум, позволяет этому эго руководить человеком эффективно и надежно защищать его от стресса, не теряя связи с реальностью. Такое сильное, хорошо собранное, адекватное окружающему миру эго помогает человеку аккумулировать достаточно энергии, распределять ее по всем необходимым направлениям, поддерживая связь всех внутренних частей личности и развивать внешние связи. Интегрированное эго работает так же хорошо, как завод, сумевший наладить цикл производство-сбыт-инновации-производство.

Если представить интегрированную личность как здоровую клетку, хорошо адаптированную к среде, мы увидим, что такая клетка-личность обладает мощным обменом веществ, обходит большинство угроз, фильтрует яды, активно питается, растет и размножается. Стоит учесть, что рост и размножение личности, в отличие от роста и размножения человека, это не физические процессы, а психические, то есть в то время как тело человека размножается весьма ограниченное количество раз, а расти перестает рано, личностный рост осуществляется непрерывно, а то, что можно считать размножением личности, происходит не путем распространения своих генов, а путем распространения мемов, то есть культурных единиц: символов, образов, идей, мыслей и т. д. Чем более сильной является личность, тем больший авторитет она имеет в своем социальном кругу, а значит ее индивидуальные мемы размножаются эффективнее, поскольку копируются, усваиваются и распространяются другими. Но и менее сильные личности принимают участие в размножении и отборе мемов.

Одними из первых проблемой эго всерьез заинтересовались фрейдисты. Фрейд считал, что Эго – является посредником между Ид (биологическим началом) и Супер-эго (социальным принуждением). Хорошее Эго, по мнению Фрейда, способно удерживать напряжение и балансировать между животным и социальным, между «хочет тело» (Ид) и «надо другим» (Супер-эго). Слабое эго, не выдержав напряжения, может совершить выбор в пользу Ид, и тогда будет подвергаться гонениям со стороны общества, а может предпочесть Супер-эго, и тогда давление на нее будет осуществлять притесняемая Ид, вызывая неврозы и болезни.

Интегрированное эго справляется с задачей баланса наилучшим образом, оно соединяет все нужды того, что Фрейд называл Ид, и все требования того, что он называл Супер-эго, в единую структуру, в которой между тем и другим нет никаких противоречий.

Достигается такой баланс с помощью развития эго с нескольких разных сторон. Развитие сторон эго может осуществляться не умозрительно, а только в процессе активной деятельности и построения гармоничных связей с разными сферами социума (см. Круг Ресурсов). По сути, для развития эго нужно развитие ресурсов, а чем больше развито эго, тем проще эти ресурсы развивать. В этом реализуется принцип замкнутого круга, который управляет и положительной и отрицательной динамикой живых организмов.

В приведенном тесте эго схематически изображается в виде круга, деленного на четыре сегмента.

Левый верхний сегмент – Самооценка (пирамида). Самооценка — это механизм, позволяющий оценивать свою значимость в социуме, в целом и ситуативно. При дезинтеграции этой части эго, человек отрицает необходимость оценивать себя с точки зрения значимости в социуме, словно отнимая у социума право на судейство и присваивая его лично себе. При такой иллюзии личной, отдельной, эксклюзивной значимости, не связанной никак с оценкой окружающих, человек может поддерживать высокую самооценку, но при любом столкновении своих потребностей и реальности, испытывает стресс. В результате человек может попытаться спастись от стресса тем, что перестает проецировать свои потребности в социум, стремится к «самодостаточности» и обрывает социальные контакты, либо выбирает узкую маргинальную группу, оценивающую его близко к его собственной оценке. Так как остальная реальность не поддерживает его личную оценку себя, между ним и реальностью возникает неразрешимый конфликт и ищутся пути бегства. Вот почему адекватная самооценка, то есть оценка себя, в целом, совпадающая с оценкой окружающих, является наиболее зрелой и интегрированной.

Другой стороной измерения гармоничной самооценки является вера в свои возможности и свой потенциал. Человек, который не чувствует в себе достаточно сил и способностей, чтобы расти и развиваться дальше, имеет, по всей видимости, заниженную самооценку и негативный взгляд на себя. Поэтому только высокие значения по обеим шкалам: адекватность самооценки и уверенность в своих силах могут свидетельствовать о достаточной гармонии в этой части эго.

К сожалению, нельзя исключать роль интерпретаций смыслов при оценке себя по шкалам, а так же роль ситуативного настроения. Этот тест слишком примитивен, чтобы считать его диагностику точной. Однако, среди подобных упрощенных тестов, этот тест, на мой взгляд, является одним из лучших. Это касается измерения всех четырех параметров.

Правый верхний сегмент круга – Локус контроля (глаз). Локус контроля – это механизм, позволяющий личности оценивать все события жизни либо с точки зрения собственной ответственности (внутренний локус контроля), либо с точки зрения ответственности других (внешний локус контроля). Внутренний локус иногда путают с гиперответственностью, когда человек пытается контролировать независящие от него факторы, либо с невротическим чувством вины, когда человек обвиняет себя во всем происходящем с ним. Однако хорошо развитый внутренний локус контроля позволяет очень четко отделить все то, что человек способен изменить в данной ситуации сам, и вынести за границы осмысления все то, на что он не может влиять.

Человек с хорошо развитым внутренним локусом понимает, что есть множество обстоятельств, которые происходят без его участия, есть воля и выбор других людей, на которых нельзя повлиять никак, кроме как насилием, поэтому его внутренний локус заинтересован в том, чтобы не только не выносить за зону своей ответственности то, что поддается контролю, но и не брать в свою зону ответственности то, что контролю его не поддается. Если человек пытается контролировать то, что от него не зависит, он то и дело встречается с непреодолимым сопротивлением, вынужден испытывать агрессию или фрустрацию, то есть деятельность его неэффективна. Вот почему человек, который стремится делать максимум возможного и не тратить свою энергию на невозможное, смотрит на все только через внутренний локус, задавая себе каждый раз один единственный вопрос: что я лично могу изменить в этой ситуации? И если ответ «ничего», не тратит на осмысление ситуации много времени.

Люди, которые любят разбирать не свои, а чужие ошибки, осмысливать чужие недостатки, обвинять окружающих, делиться своим негодованием по поводу поведения других людей, смотрят на мир через внешней локус. Даже если они правильно устанавливают личность виновного, очень важно действовать конструктивно, то есть задавать себе вопрос не «кто виноват?» а «что делать?» — точнее «что могу сделать с этим виноватым лично я, чтобы исправить положение дел?» Если ответ «ничего», дальнейший поиск не имеет смысла, и важно обратить свои силы, которые очень ограничены, в более конструктивное русло, туда, где человек имеет больше влияния и может принести себе и другим больше пользы.

Для измерения степени интеграции локуса контроля, важно оценить, насколько он внутренний. Человек со внутренним локусом контроля воспринимает поведение людей достаточно позитивно, поскольку сконцентрирован на собственной ответственности, а не на чужой, его локус направлен на свои поступки, а не на чужие промахи. Конечно, и ему в жизни встречаются люди, которые не выполняют свой долг и даже совершают преступления. Однако, внутренний локус позволяет оценивать окружающих, в основном, позитивно, поскольку человек с внутренним локусом не имеет к людям особых претензий и лишних ожиданий, а это очень существенно сокращает количество разочарований и недовольств.

Нижний правый сегмент (солнце) и нижний левый сегмент (луна) — саморегуляция и спонтанность. Эти параметры имеют кое-какое косвенное отношение и к фрейдистским парам Супер-эго-Ид, к юнгианским Анимус-Анима, и даже к даосским Ян-Инь. Важно то, что гармоничное эго способно избегать конфликта между удовольствием и долгом, между эгоистическим и альтруистическим, между телом и разумом, материальным и идеальным, чего бы за этим ни стояло.

На первый взгляд спонтанность противоречит саморегуляции, а удовольствие противоречит воле. Однако, вот здесь я попыталась рассказать, почему это противоречие актуально лишь для дезинтегрированной личности и исчезает на пути к интеграции.

Получив в результате ответов на все вопросы теста свой собственный цветовой круг, можно определить наиболее проблемные и наиболее гармоничные части своего эго. Чем ближе к красному цветовому полю, тем более проблемной и конфликтной является зона.

Важно обратить внимание, что большая разница между левым нижним и правым нижним сегментом (когда один ближе к красному, а второй ближе к голубому) означает энергетический перекос, а большая цветовая разница между верхними и нижними сегментами означает перекос этического характера.

Как работать над общими перекосами и как развивать отдельные части эго, будет написано дальше.

© Марина Комиссарова

Facebook

Вконтакте

Twitter

Одноклассники

Google+

LinkedIn

psychoalchemy.ru

Персональный сайт - Эрих Нойманн. Глубинная психология и новая этика , продолжение (часть 10)

…деления изначальные (primal) родителей” начинает сказываться закон противоречий, разделяются системы сознания и бессознательного, и система эго-сознание становится относительно независимой. Однако, одновременно битва с драконом является мистерией инициации и возрождения; преобразованное в ней эго является порождением божественного, духовным существом и достигает “высшей” мужественности. Только после такой метаморфозы эго может стать носителем культуры и взрослым членом общества. И здесь безразлично, происходит ли битва с драконом на дневной дуге экстраверсии (при поражении внешнего дракона, на которого спроецирован архетип) или на ночной дуге интроверсии (при поражении внутреннего дракона через инициацию или иное индивидуальное внутреннее событие). Как показал К. Г. Юнг, обе битвы являются типичными битвами возрождения. Данная стадия борьбы с драконом завершается приобретением “сокровища, которое трудно добыть”, представляющего собой символ творческой перемены в самом человеке, а также священным браком или гиерогамией с пленницей дракона, анимой, освобожденной от его власти. Любовный мотив с его реализацией в личном плане выходит далеко за пределы личной сферы, ибо архетип священного брака определяет высшую точку развития человечества и индивида как мотив творческого союза противоположностей.

Героем в священном браке всегда является мужчина как “высший человек”. Как принято считать в мифах и ритуалах, брак является “причиной” и “прототипом” плодородия в мире, то есть, творческой жизни. Это плодородие творческого начала, запечатленное в повелении “Плодитесь и размножайтесь”, относится ко всем этапам жизни, однако оно предполагает расщепление и дифференциацию, поляризацию противоположностей как снаружи, так и изнутри. Только мужское сознание, определившееся эго, может быть плодородным в отношении анимы, только мужской принцип, достигший своей “высшей” формы посредством инициации, может быть плодородным в отношении женщины.

Для конечной и зрелой стадии развития человечества и индивида, которая выходит за пределы зенита доминирующего эго-сознания, характерны метаморфоза и интеграция личности, что наблюдается в процессе индивидуации. Это также выражено в мифе через архетипический образ Осириса. Подобно тому как солнце всходит и заходит, совершая свой путь по небу, так и сознание развивается в каждом индивиде в течение жизни, и индивидуация является целью его дневной дуги. Метаморфоза на стадии Гор = солнце = эго находится под знаком Осириса, “первого из богов Запада”. С наступлением смерти в конце солнечного пути Осирис, Самость, принимает, и “осирисифицирует” эго = Гор = сын, преобразуя его в Самость. Мифология и ритуалы, принятые в Египте для фараонов, содержат многочисленные сведения о парадоксальных отношениях между эго и Самостью, Гором и Осирисом. Тайное тайн речение: “Я и Отец едины” также господствует на этой конечной стадии трансформации, называемой ин-дивидуацией, заканчивающейся гибелью эго и концом жизни.

Аналитическая психология различает три основные стадии в развитии личности. Для каждой стадии характерно преобладание той же группы архетипов, которая определяет соответствующую стадию развития человечества. Несомненно, что эти три стадии индивидуального развития нельзя вставить в жесткие хронологические рамки, однако они включают определенные возрастные группы. Цифры, которые будут приведены ниже, означают только кульминационные точки периодов, длящихся многие годы. Стадия младенчества и детства, период, когда эго и сознание постепенно освобождаются от полного погружения в бессознательное и достигают независимости и систематизации, заканчивается в возрасте достижения зрелости. то есть около восемнадцати лет. Жизненный расцвет приходится на интервал от конца достижения зрелости до, примерно, пятидесяти четырех лет. Этот период мы делим на два периода по восемнадцать лет каждый, между которыми, где-то на уровне тридцать шестого года, проходит линия раздела. И, наконец, у нас остается последний период, завершающийся смертью. Представленные в виде диаграммы, эти цифры демонстрируют нам приблизительно равные части. Начальная, то есть, восточная, часть охватывает полностью бессознательное состояние, предшествующее эго. В зените взрослого состояния находится развитое сознание, центрированное вокруг эго, очерченное и поддерживаемое культурным каноном тех ценностей, которые предписываются своей группой и своим временем. Дифференциация систем сознательного и бессознательного достигла такого продвинутого уровня, что эго идентифицирует себя почти полностью с сознанием, а бессознательное, поскольку оно не осознается, находится вне поля зрения, из которого оно удалено или полностью отрезано. Эта стадия, расположенная между возрастом достижения зрелости и климактерическим периодом, определяется символами борьбы с драконом и соответствующим архетипическим каноном, включающими самопреобразование (selftransformation), возрождение, убийство дракона, гиерогамию, завоевание сокровища и основание королевства. Конечный этап, возраст старения, находится под знаком Осириса и ведет от дифференциации к интеграции, от доминирования эго как центра сознания к доминированию Самости как центра личности и от расщепления между сознанием и бессознательным к новому синтезу.

Так же как рождению эго предшествует период утробного развития, так и за смертью эго следует так называемый период пост-эго. Он также доступен восприятию личности только посредством пограничных переживаний. С ним связаны мистерии перерождения Осириса-Гора и архетипы египетских ритуалов почитания фараонов и мертвых. С ограниченной точки зрения сознания, область плеромы (pleromaticarea) предшествующего эго периода соединяется с областью плеромы периода пост-эго. Это символизируется уроборическим кругом, нуминозно включающим жизнь, кругом, в котором встречаются начало и конец.

Если мы будем размышлять над жизненным путем личности от рождения до смерти и от полного погружения в бессознательное до интеграции на конечном этапе, то увидим, что в процессе своих перерождений личность проходит через архетипические зоны, сходные с этапами, наблюдаемыми в природе. Солнечный путь эго, поднимающегося с востока и заходящего на западе, проходит всегда через определенный сектор архетипического небесного свода коллективного бессознательного. Однако психокосмическая система, с которой эго сталкивается в процессе перерождений, простирается дальше, ибо над небесным сводом архетипических образов и вне его лежит уробори-ческая область бесформенной плеромы, предшествующая форме. Это космический туман божества, неопределенное нуминозное, божественное небытие, заполняющее внутреннее пространство Антропоса.

Мы пытались определить мистическое как встречу эго с архетипическим, с божествами, а также с плеромати-ческим, бесформенным нуминозным. Если теперь мы пойдем далее и попытаемся связать различные формы мистицизма с различными периодами жизни человека, то поступим так не для того, чтобы удовлетворить свою потребность в систематизации. Как уже отмечалось ранее, мистический феномен всегда зависит от того, кому он является, эпифания божества зависит от стадии развития личности, а пределы откровения, в которых божество может проявиться, зависят от масштаба личности, воспринимающей откровение.

Воплощение нуминозного из бесформенного и безымянного в божество с его уникальным выражением протекает параллельно развитию человека от бессознательного и безымянного к сознательному и уникальному.

В области Антропоса диффузное нуминозное проявляется прежде всего как бессознательный центр, который — как в органической жизни в целом, так и, возможно, вне ее пределов — действует как дифференцирующая, централизующая сила, придавая форму всему живому посредством непрерывной компенсации и организации. Однако в человеке жизненная сила всеобъемлющего бессознательного, под воздействием процесса, который мы называем центроверсией (centroversion), приводит к образованию нового центра, а именно, эго. Это эго — по причинам, на которых мы здесь не будем останавливаться — принимает образ Самости. Ему противостоит творящее божество как полнота все в большей мере оформляющегося внешнего и внутреннего мира. Функцией эго как центра развивающегося сознания является переживание этого сформировавшегося божества. В конце процесса имеет место индивидуация, когда эго осознанно встречается с Самостью, или, выражаясь иначе, с самим собой.

Существует смелое еврейское изречение, гласящее: “Бог и человек в некотором смысле близнецы”. Нашей дальнейшей задачей будет попытаться установить, каким образом, по крайней мере на стадиях эволюции мистицизма, эта двойственная природа влияет на непрерывные метаморфозы человека мистического.

 

Часть II

 

О мистической встрече между эго и не-эго сигнализирует вторжение плероматического уроборического элемента в сферу человеческой жизни. Или, используя обратную формулировку, при проявлении мистического феномена эго выходит за пределы архетипического неба и проникает в плероматическую уроборическую сферу бытия. Подобно тому, как в каждой мандале периферия и центр взаимозаменяемы, так и здесь, плероматический уроборический элемент может рассматриваться как небесный океан, окружающий божественное, как охватывающая сфера, или же как творческое ядро небытия в центре человека. Говоря о мистической встрече эго и не-эго, мы можем с полным правом воскликнуть: “Низойди, или, лучше сказать, взойди”. Экстаз и проникновение в плероматическое небо есть по своей сути то же самое, что нисхождение и погружение в центральный творческий источник.

Если не принимать во внимание творческих по своей природе людей, то случаи вторжения божества — четко очерченного или бесформенного — наиболее часто происходят в то время, когда архетипическая доминанта или, иными словами, некий нуминозный элемент, вызывает мгновенное изменение формы эго. Как было сказано, такие этапы и точки перехода характерны для человеческой психики; в норме они приводят к изменению личности и параллельному изменению эго и сознания.

Мы уже говорили о том, что человек по своей природе есть человек мистический. Под этим подразумевается, что развитие его природных стадий с их архетипическими встречами налагает мистический отпечаток на внутреннее развитие каждого человека, хотя он может и не знать об этом. Такое влияние имеет место в определенных кризисах трансформации, аналогичных органическим кризисам, и определяемых регулярным вторжением психологических факторов, или архетипов.

Попытаемся теперь охарактеризовать различные формы мистицизма в соответствии с их отношением к этапам жизненного цикла. В этом смысле нами различается ранний, или начальный, мистицизм, мистицизм периода расцвета (dracomachymysticism), характерного для стадии зрелости, и мистицизм последнего периода жизни и смерти. Решающим критерием тогда будет стадия эго и сознания, на которой произошло мистическое явление, коротко говоря, эго-стадия (ego-phase). Только на такой основ. е можно будет дать психологическую интерпретацию и оценку индивидуального мистического явления, но это выходит за пределы данного исследования.

Ранняя стадия мистицизма, начальный мистицизм, представляет собой мистицизм, свойственный первобытному человеку и периоду детства. Однако, мы не можем останавливаться здесь на деталях первобытного мистицизма — оказавшего решающее влияние на ранние религии — или на мистицизме детского периода. Последний можно было бы осветить лишь на базе глубинной психологии детства, но существуют только начатки такой психологии. Тем не менее, нам известно, что детство наполнено мистическими переживаниями. На этой стадии особенно сильно выражено господство нуминозного и архетмпических нуминозных представлений коллективного бессознательного, поскольку личность ребенка, открытая воздействию как внешних, так и внутренних сил, не обладающая определенным эго и систематизированным (тем более автономным) сознанием, полностью подвержена влиянию трансличностного мира. Таким образом, ребенок остается рядом с источником и все же пребывает в макрокосме. Лишь мало-помалу архетипическое переживание его мифологического самосознания доходит до вторичного воплощения; только постепенно оно начинает соотноситься с эго и проецироваться в окружающее пространство.

Важные интересы и содержания этого раннего этапа развития человечества и человека появляются в качестве мотивов в мифах о сотворении мира, как ответы на вечные вопросы откуда и куда. Психоанализ значительно способствовал пониманию личностных искажений (регsonalisticallydistorted) содержаний данной стадии, а также их связи с развитием ребенка. Однако личностные предубеждения психоаналитиков не позволили им увидеть, что за проекциями ребенка в личную сферу, характерных для позднейшей стадии эго, расположен живой мир архетипов. Но именно этот мир дает питание ребенку, и в детстве, как и на ранней стадии развития человечества, существует мистическая общность с “великими фигурами” коллективного бессознательного. Переживание начального мистицизма выходит далеко за пределы индивидуального переживания архетипов. Встреча со всеобщностью (totality). Самостью, является существенной особенностью детства, о чем свидетельствуют часто встречающиеся в рисунках детей мотивы мандалы. Следовательно, требование отделения от Самости и развития в сторону эго, которое цивилизация предъявляет к ребенку, представляет для него одну из величайших трудностей.

Мы не можем останавливаться здесь на том влиянии, которое оказывает стадия детства, с его ранними мистическими переживаниями, на последующие судьбы людей, однако мы вновь видим, что переходные периоды жизни всегда связаны с кризисами. В норме, эго, преображенное переживанием нуминозного, возвращается в сферу человеческой жизни, и его перерождение сопровождается расширением сознания. Но существует и вероятность того, что эго может поддаться соблазну нуминозного и, согласно хасидскому выражению, “прорвать свою оболочку”. Такая катастрофа может произойти в виде смерти в экстазе, мистической смерти, а также- принять форму психического заболевания — психоза, серьезного невроза. Помимо упомянутых ранних переживаний, которые наносят повреждения ядру эго и его развитию, а патологические последствия которых могут сказаться лишь значительно позднее, можно выделить следующие факторы, отмечающие начало наступления новой стадии: момент наступления зрелости, расцвет жизни и климакс; для указанных периодов также типичны частые невротические и психические нарушения.

Когда эго, преображенное мистическим переживанием, возвращается в сферу человеческой жизни, мы вправе говорить о мистицизме, трансформировавшем внутренний мир; но когда эго оказывается вырванным из этой сферы или само стремится покинуть ее, или намеренно отчуждается от нее, мы вправе говорить о нигилистическом уроборическом мистицизме. Решающим фактором в этой ориентации является состояние эго после своего мистического переживания. Мистика, который проходит все стадии мистической интроверсии, доходит до небытия, однако, возвращается в творческом состоянии — то есть с положительным отношением к миру — можно считать представителем имманентного мистицизма. Он может жить в горах и проповедовать небытие; но если такой мистик полагает, что способен оказывать положительное влияние на мир, то он находится внутри сферы этого мистицизма.

В отличие от указанного типа, большое число религиозных мистиков, которые живут, что называется “вмиру” — и, возможно, даже проповедуют любовь — следует, — вследствие того, что они отвергают мир, — рассматривать как нигилистических уроборических мистиков. Носитель уроборического мистицизма отвергает не только мир, но и само человеческое существо, эго, сознание; он отвергает опыт дифференцированного, творчески сформированного мира — и вместе с ним дифференциацию сознания, развитие личности и, следовательно, формирующую силу творческого принципа в человеке. Антикосмическая тенденция уроборического мистика нигилистична, поскольку в отличие от мистиков, стремящихся преобразовать мир, их мистицизм направлен на разрушен ие. В нем творческое небытие заменяется бесконечным чревом Ужасной Матери, засасывающим обратно новорожденного младенца, прежде чем он начнет жить и достигнет независимости. В природе творческого принципа заключено стремление позволить миру сформироваться, повести бессознательное к сознанию, безымянное — к индивидуальности. Центроверсия  как эффективная сила неизвестной, творческой Самости выводит эго и сознание из бессознательного: только вызвав раскол и дифференциацию, эго-сознание может героически противостоять внешнему и внутреннему мирам; доказав свою силу, оно начинает их синтезировать и интегрировать. Иными словами, самой природе творческого принципа свойственно развиваться (toprogress) от уроборической мировой системы, не имеющей ни эго, ни сознания, к космосу, антропоцентрически упорядоченному вокруг эго-сознания. В течение этого творческого процесса утверждаются не только мир и человек, но также эго и исторический процесс во времени; ибо развитие подразумевает историю, как для индивида, так и для коллектива.

Уроборический мистик все отвергает, не сознавая, что тем самым он отрицает сам творческий принцип. Психологически он остается на предшествующей рождению уроборической стадии, в “совершенстве” бессознательного, существуя в виде зародыша, находящегося на уровне, предшествующем появлению мира, эго и сознания. Лелея в своем сознании образ воображаемого рая, такой мистик отвергает реальный мир. Эта предшествующая рождению плероматическая стадия уробороса оказывается столь привлекательной, поскольку предлагает райское блаженство, которое испытывают еще не рожденные. Психологически она соответствует ситуации, в которой уже отсутствует напряжение между сознанием и бессознательным, или, вернее, еще не присутствует. Несомненно, что из напряжения между сознанием и бессознательным возникает энергия всей психологической жизни и всех осознанных переживаний. однако, подобно знанию добра и зла. она является источником всех сомнений и страданий.

Называя уроборического мистика инфантильным существом, мы всего лишь описываем психологическое состояние. Он жаждет вернуться, быть втянутым в материнское чрево. Его единственное желание — уничтожить творческий принцип, создающий форму, порождающий конфликты и страдания, и достигнуть блаженного состояния. перестав существовать в божественном чреве небытия. В уроборическом мистицизме страх интроверта перед миром и неспособность жить в нем превращаются в аскетическое отклонение мира: он проецирует свою худшую, экстравертную сторону на образ мира, обладающий всеми качествами преисподней, мира, подвластного дьяволу. Уроборический святой и гностик, фактически, живут в забытом Богом мире, мире, отчужденном от Бога. Поскольку они не могут осознать свою темную сторону, аниму, они не способны также испытать переживание творческого божества, ибо Бог-тень и Бог-анима неразрывно связаны с Богом-создателем; они являются его дьявольским и женским аспектами. Взамен эти святые мужи проецируют подавленную тень и аниму на мир, который они отдают дьяволу или майе (тауа). Поскольку они не готовы принять творческие и глубокие элементы божества, они объявляют мир павшим, виновным, впавшим в соблазн, обманутым и испорченным. Эти святые не понимают, что жизнь и творение должны происходить при наличии полярности, когда наряду с богом допускается существование дьявола, зла, вины, греха и смерти. Соответственно, они представляют предшествующее рождению плероматическое состояние как единственно истинно сущее и стремятся уничтожить эго посредством мистического процесса растворения, через Уроборический инцест. Они стремятся не к интеграции противоречий, лежащих в основе творческой жизни, а к разложению и регрессии. В конечном анализе они рассматривают творение и творческое как заблуждение, и, полностью не принимая его, считают себя мудрее Творца.

Большое число уроборических мистиков принадлежат к категории мистиков низкого уровня, то есть, это люди с патологическим или фрагментарным, примитивным или неустойчивым эго. Применительно к ним такие понятия, как овладение, экстаз, инфляция, депрессия или психоз не означают победу нуминозного над зрелым эго или над выдающейся всеохватывающей (total) личностью. Даже мистик высокого уровня может пострадать при попытке интегрировать свои переживания глубинного. Мистика низкого уровня определяет низкий уровень его сознания, а не всеобъемлющий характер нуминозного. Поэтому среди уроборических мистиков мы часто обнаруживаем людей с психопатическим эго, тогда как преобразующий мистицизм предполагает значительное развитие эго и заметную тенденцию к интеграции личности.

Уроборический мистик, сам того не сознавая, находится под властью того архетипа, который он наиболее активно отвергает и которого больше всего боится, а именно, архетипа Ужасной Матери. Мы не будем рассматривать здесь феноменологию такой ситуации. Но именно пожирающий, разлагающий, ослабляющий и дьявольски хитрый образ (рассматриваемый, несомненно, как женский) одолевает его изнутри. Кажущийся поворот лицом к Богу, а спиной к миру отражает тот факт, что он зациклен (fixed) на начальной ситуации. За враждебностью к миру различается его кастрация Великой Матерью; то, от чего он бежит, наступает на него изнутри.

Мы так подробно остановились на указанном типе мистика, поскольку его часто и несправедливо считают мистическим человеком вообще; а также по той причине, что противопоставление последнего уроборическому мистику поможет понять другие типы мистицизма, краткий обзор которых приводится далее.

То, чего уроборический мистицизм пытается избежать, играет решающую роль в мистицизме периода зрелости (драконоборчества): принятие жизни в этом мире. Поскольку жизнь, сопровождающаяся расщеплением и конфликтами. носит творческий характер, она здесь утверждается. Основополагающий психологический факт, заключающийся в том, что система эго-сознание отделилась от Самости и полноты психического, и достигла независимости, проецируется теологически на миф об уходе человека от Бога и выходе мира из первоначального состояния. Подобная доктрина, несомненно, представляет некую истину, однако это истина чисто педагогическая и предварительная, иначе говоря, истина не слишком глубокая. Действительно, автономия эго всегда сопряжена с опасностью, но одновременно она дает человеку возможность развиваться, ибо только она позволяет реализовывать “подобие” человека и Бога в творчестве.

Достижение независимости эго и систематизированного сознания означало бы уход от Самости, если бы такое развитие не было обусловлено необходимостью и волей творческой Самости. В действительности, не греховное эго человека покидает божественную Самость, совсем наоборот, именно Самость предоставляет человека его собственным ресурсам. Обратимся к словам Баал-Шем-Това, которыми он завершает комментирование библейских слов “Ной ходил с Богом”: “Итак, когда Отец покинул его, Ной знал: Это для того, чтобы я научился ходить”. Воссоединение с Самостью, то есть индивидуация, возможно только в том случае, когда вместо регрессивного растворения эго полностью исполнит предначертанную ему роль.

Эго готово сражаться с драконом только после принятия расщепления и конфликта в мире, а также парадоксального характера жизни в нем. В отличие от фальшивого монизма враждебного миру уроборического мистицизма, такой мистицизм предполагает дуализм, приспособление к полярности; только это позволяет вести сознательную жизнь и делает возможным этическое существование.

Важной особенностью периода драконоборчества, особенностью. также составляющей содержание ритуалов инициации при вхождении в зрелый возраст, является союз эго с “высшим мужем”, с божеством или предком. Именно этот союз устанавливает “божественную природу” героя в качестве предпосылки и следствия борьбы с драконом. Кульминация в мифе о герое и возрождении происходит во время мистической встречи между эго и Самостью, после которой высвобождается божественно усилившееся эго, эго, которое само стало нуминозным и, пребывая в этом состоянии, смело выходит на битву с жизнью. Однако такая ситуация осознания своей малости среди гигантов не доказывает, что мир неупорядочен или разрушен, или что им управляет закон демиурга. В задачу героического эго как раз и входит проявить себя Давидом в присутствии Голиафа и, несмотря на объективное превосходство сил жизни, осознать себя богоподобным центром мира, вместилищем творческого принципа. Творчески преобразовывая мир, героическое эго доказывает, что нуминозное пребывает не только в человеке как Антропосе, но и в богоподобном эго, носителе творческого установления различий и принятия решений.

Только ответив на брошенный ему вызов, устояв под воздействием повышения напряжения, между эго и Самостью, может человек уподобиться Богу. В том, чтобы нести крест этого напряжения состоит одна из задач героического эго. Только придерживаясь собственной позиции, расширяя сознание и личность, эго может создать условия для более значительного проявления не-эго и мира. Именно благодаря эго и его героической решимости все сильнее проявляется творческое нуминозное.

Нам необходимо понять героический мистицизм во всем его объеме, чтобы осознать, что он означает для развития человечества. Все творчество носит мистический характер, ибо индивид приобретает способность к творчеству исключительно через встречу с нуминозным, творческим пространством в сфере психического. Однако, поскольку творческое представляет собой формирующее и генерирующее мир начало, оно глубоко утверждает мир.

Героический мистицизм является мистицизмом призвания, мистицизмом, который формирует и преобразовывает мир. Поэтому не имеет большого значения, в какой сфере произошла встреча — в религиозной или художественной, в виде направленного вовне действия или внутренней метаморфозы личности. Герой всегда — Великий Индивид, великий потому, что он осознает в себе подобие творческого Антропоса Богу. Поэтому король, как прототип Великого Индивида и героя, наделяется атрибутами архетипического канона творчества (Новый год, коронация, драконоборчество). Отсюда в героическом мистицизме, обновлении мира и основании королевства распространены символы творческой миссии, а мир и история представляют собой места проявления нуминозного, того нуминозного, которое преобразует своего избранника посредством откровений и мистических встреч и через них обновляет мир. Уже было сказано, что для проявления нуминозного, характерного для высшей стадии внутреннего мистицизма, необходимо устойчивое эго и устойчивое сознание. Может показаться, что говоря так, мы исключаем из высшего мистицизма большое число тех мистиков, которые обычно рассматриваются как преимущественно природные мистики (mysticsparexcellence), и относим их к классу уроборических мистиков. Если бы дело обстояло таким образом, то весь наш анализ был бы сведен к абсурду. В действительности, однако, вопрос гораздо сложнее.

Экстатический мистицизм отрицания (vianegativa) — независимо от того, имеем мы в виду индийских йогов, буддистов, католический мистицизм Св. Терезы или мистицизм молитв и медитаций Каббалы — не является уроборическим мистицизмом в том смысле, который нами подразумевается; психологически мистики этого типа принадлежат к высшей стадии героического мистицизма (хотя сами они часто придерживаются иной точки зрения). Медитативный, акосмический мистицизм, ведущий в небытие — независимо от того, называется ли оно божеством, пустым пространством или нирваной — ни в коем случае не представляет регрессивный процесс, в котором растворяется эго. Сами мистики в своих рассказах часто ошибочно придерживаются такой точки зрения, к которой их подталкивают переживания при отходе от старых позиций эго. Однако легко показать, что напряженный путь высокого мистицизма на этой стадии, в отличие от мистицизма низкого уровня, всегда подготовлен укреплением эго, а не пьяным разложением и помутнением сознания. Сущность акосмического экстаза состоит не в приятном растворении эго, как в уроборическом мистицизме, а в крайнем напряжении эго, которое, от стадии к стадии, проносит борьбу героя с драконом и таким образом выходит за пределы старой личности. Характерно, что для подготовки к этим формам высшего мистицизма используются аскетические ритуалы и жесткие этические установки. Как и в ритуалах инициации при достижении зрелости и в мистериях, вышеуказанные средства используются для укрепления эго, являясь составной частью постоянных мер, содействующих тому, чтобы эго следовало своим внутренним путем, сопровождающимся усилением проявлений нуминозного.

Даже тогда, когда на вершине пути привлекательная сила архетипической Самости становится доминирующим небытием, а переживание мистика своей пассивности определяет активность божественного, мистик ошибается, предполагая, что он разрушил свое эго. Дойти до этого конечного состояния можно только через экстремальную и постепенно усиливающуюся активность эго. Чтобы преодолеть гравитационное поле, прикрепляющее эго к сознанию — чтобы пройти нуминозное архетипическое поле, окружающее небытие у самой сердцевины нуминозного и оказывающее сопротивление эго — требуются огромные усилия эго и сознания. Описанный мистический внутренний путь может привести к успеху только при усиленной концентрации воли и личности. И как бы парадоксально это ни звучало, сказанное означает, что эго должно наращивать свой заряд энергии, чтобы самостоятельно осуществлять свою отсрочку или фиксацию (suspension) и перемещение (transposition).

Насколько я, как непрофессионал, могу судить, мне представляется, что йога особенно подходит для иллюстрации данной ситуации. Рассказывая нам о своем стремлении к состоянию сверхсознания, мистики, по-видимому, подтверждают наше утверждение, согласно которому их мистицизм состоит не в растворении эго и сознания, а в достижении преобразованного сознания, центром которого является уже не эго, а Самость, вокруг которой располагается или гравитирует (gravitates) эго. Эту ситуацию можно понять по аналогии с индивидуацией. В хорошо известной психологам ситуации мы имеем дело с расширившимся, но не растворившимся сознанием. Тем не менее, эго в значительной мере отказалось от своей автономии в пользу Самости, которая теперь становится управляющим центром.

Мы здесь ничего не можем сказать о психологии эго на последней стадии высокого мистицизма; просто, как нам представляется, важно отметить, что, с точки зрения героического мистицизма, исчезает различие между мистицизмом бесконечного и мистицизмом личности. Даже те состояния высокого экстатического мистицизма, которые вначале принимают форму бесконечного мистицизма, достигают кульминации в личном мистицизме и в трансформации личности, а также в повышении творческой активности в мире.

Ввиду того, что творческая деятельность высоких мистиков в столь сильной степени направлена внутрь, можно было бы поставить под сомнение возможность говорить об их творческой деятельности в мире. Однако, не следует забывать, что пересмотр догм придавал этим мистическим переживаниям враждебную миру окраску и приводил к отвергающим мир формулиров… Продолжение »

mosmediator.narod.ru

---

• 
  Как сказать что я тебя люблю парню
• 
  Семейные отношения зашли в тупик
• 
  Девушки не стесняются писать
• 
  Методы воздействия на девушку
• 
  Начальник не смотрит в глаза
• 
  Пикап как переписываться с девушкой
• 
  Что сделать чтобы мальчик влюбился
• 
  36 вопросов чтобы влюбить в себя
• 
  Парень охладел на расстоянии
• 
  Заигрывание это
• 
  Влюбился мальчик