Стоит ли первой писать мужчине льву: Помогите понять мужчину льва — 39 ответов на форуме Woman.ru

Содержание

«Стоит ли писать парню первой если он не пишет?» — Яндекс Кью

Горький Максим — биография писателя, личная жизнь, фото, портреты, книги

Автор пьесы «На дне», романа «Мать» и автобиографических повестей «Детство», «В людях» и «Мои университеты», Максим Горький много лет жил в бедности, снимал углы в ночлежках, работал продавцом, посудомойщиком и помощником сапожника. После революции его признали «главным пролетарским писателем». В честь Горького назвали Тверскую улицу в Москве, Литературный институт, а в 1934 году его назначили главой Союза писателей СССР.

«Я был наполнен стихами бабушки»: детские годы

Алексей Пешков. 1889 год. Фотография: Литературный музей А.П. Гайдара, Арзамас, Нижегородская область

Дом семьи Кашириных. Нижний Новгород. Фотография: Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, Нижний Новгород

Алексей Пешков. Нижний Новгород, 1889 год. Фотография: Д. Лейбовский / Музей А.М. Горького и Ф.И. Шаляпина, Казань

Максим Горький родился 28 марта 1868 года в Нижнем Новгороде. Его настоящее имя — Алексей Пешков. Отец будущего писателя, Максим Пешков, был столяром, а мать, Варвара Каширина, происходила из небогатой мещанской семьи. Когда Горькому исполнилось три года, он заболел холерой и заразил отца. Мальчик выздоровел, но Максим Пешков вскоре умер. Мать вышла замуж второй раз, и Горький остался на попечении ее отца Василия Каширина, владельца красильной мастерской. Воспитывали будущего писателя бабушка и дедушка. Василий Каширин научил Горького грамоте по церковным книгам, а Акулина Каширина читала ему сказки и стихи. Позднее писатель вспоминал: «Я был наполнен стихами бабушки, как улей медом; кажется, я и думал в формах ее стихов».

К 1870-м годам дед Максима Горького разорился. Семья переехала в самый бедный район Нижнего Новгорода — Кунавинскую слободу. Чтобы помочь родственникам, будущий писатель с детства пытался заработать и занимался ветошничеством — искал на улицах города вещи и продавал их.

В 1878 году Горький поступил в Слободско-Кунавинское начальное училище. Учился он отлично, от учителей получал награды за хорошие оценки — книги, похвальные листы.

«В школе мне снова стало трудно, ученики высмеивали меня, называя ветошником, нищебродом, а однажды, после ссоры, заявили учителю, что от меня пахнет помойной ямой и нельзя сидеть рядом со мной. Но вот наконец я сдал экзамен в третий класс, получил в награду Евангелие, басни Крылова в переплете и еще книжку без переплета с непонятным титулом — «Фата-Моргана», дали мне также похвальный лист. Я отнес книги в лавочку, продал их за пятьдесят пять копеек, отдал деньги бабушке, а похвальный лист испортил какими-то надписями и тогда же вручил деду. Он бережно спрятал бумагу, не развернув ее и не заметив моего озорства»

Из училища Горького исключили. В документах написали: «Курса по бедности не окончил». После этого он был учеником сапожника и чертежника, посудомойщиком на пароходе, помощником иконописца и продавцом в купеческой лавке. С детства Горький много читал, среди его любимых авторов были Стендаль, Оноре де Бальзак и Гюстав Флобер. Интересовался будущий писатель и философией — изучал труды Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше. Свои впечатления от прочитанных книг Горький вносил в личный дневник.

«Я почувствовал себя не на своем месте среди интеллигенции»

Максим Горький. Конец 1890-х годов. Фотография: Андрей Карелин / Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, Нижний Новгород

Максим Горький. 1898 год. Фотография: Репродукция ТАСС

Максим Горький. Начало ХХ века. Фотография: Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, Нижний Новгород

В 1884 году, в 16 лет, Максим Горький отправился в Казань — поступать в местный университет. Но у будущего писателя не было аттестата об образовании, и его не допустили к экзаменам. В повести «Мои университеты» он позднее писал: «Под шум ливня и вздохи ветра я скоро догадался, что университет — фантазия…». Денег на съем жилья у Горького не было. Первое время он жил у знакомых, а затем стал подрабатывать в казанском порту и снимать углы в ночлежках вместе с босяками. В свободное время он сочинял свои первые литературные произведения: заметки, рассказы и стихи.

Спустя несколько месяцев Горький нашел работу в булочной Василия Семенова, где часто собирались народовольцы. Там он познакомился с трудами русских революционеров, а вскоре вступил в один из подпольных кружков марксистов. Горький был агитатором, он проводил просветительские беседы с неграмотными и рабочими. Несмотря на всю активность во время собраний, Горького не воспринимали всерьез.

«Горькому не суждено было ни установить прочные связи с [Николаем — Прим. ред.] Федосеевым, ни познакомиться в то время с Лениным. Друзей в этой среде у Горького не было. . В среде студентов-народников он был не равным им человеком, а лишь «сыном народа», как они называли его между собой: он был для них как бы наглядным доказательством исповедуемой ими «веры в народ». Годы чрезмерной физической работы и напряженность переживаний подорвали его душевные силы. Весь противостоящий ему мир в его буднично-тяжкой обстановке противоречил всем его давним ожиданиям. Неприятие этого чуждого мира испытывалось им со всей глубиной»

1887 год был тяжелым для Максима Горького. Умерла бабушка, у него стали возникать конфликты на работе, ссоры с членами кружка. Горький стрелялся. Ему повезло: он выжил, хотя и попал под церковный суд и был отлучен от церкви. После этого Горький переехал в Нижний Новгород, где стал работать помощником присяжного поверенного. Там же он познакомился с писателем Владимиром Короленко, которому показал свою поэму «Песнь старого дуба». Короленко прочитал произведение и нашел в нем много смысловых и орфографических ошибок. Позднее Горький писал об этом: «Я решил не писать больше ни стихов, ни прозы и действительно все время жизни в Нижнем — почти два года — ничего не писал».

В 1890 году Горький отправился в пешее путешествие и побывал на юге России, посетил города Кавказа и Крыма. В автобиографии он писал: «Я почувствовал себя не на своем месте среди интеллигенции и ушел путешествовать». На юге Горький много общался с местными жителями, занимался традиционными для них промыслами: ловил рыбу, добывал соль. В пути он писал рассказы и заметки, стихи, в которых подражал Джорджу Байрону.

«Не писать же мне в литературе — Пешков»

Максим Горький (в центре) среди сотрудников «Нижегородского листка». Нижний Новгород, 1899 год. Фотография: Климовский историко-краеведческий музей, Подольск, Московская область

Максим Горький (справа) в группе сотрудников редакции «Самарской газеты». 1895 год. Фотография: Климовский историко-краеведческий музей, Подольск, Московская область

Максим Горький (справа) с сотрудниками газеты «Нижегородского листка» в редакции. 1899 год. Фотография: Максим Дмитриев / Государственный ордена Почета музей А.М. Горького, Нижний Новгород

В 1892 году Горький остановился в Тифлисе, где познакомился с революционером Александром Калюжным. Писатель прочитал ему свои произведения, и Калюжин посоветовал Горькому опубликоваться и сам отнес его рассказ «Макар Чудра» в редакцию тифлисской газеты «Кавказ». Произведение опубликовали в сентябре 1892 года под псевдонимом Максим Горький. По словам Калюжина, писатель объяснил это так: «Не писать же мне в литературе — Пешков».

Вскоре Горький вернулся в Нижний Новгород на прежнее место работы. В свободное время он продолжал писать рассказы. Их Горький читал друзьям и знакомым. Один из друзей отправил рассказ «Емельян Пиляй» в редакцию московской газеты «Русские ведомости». Вскоре произведение напечатали.

По совету Короленко при работе над следующими произведениями Горький стал тщательнее прорабатывать образы героев, старался выдерживать единый стиль повествования. Эти изменения заметны в рассказе «Челкаш», о котором Короленко написал: «Совсем неплохо! Вы можете создавать характеры, люди говорят и действуют у вас от себя, от своей сущности, вы умеете не вмешиваться в течение их мысли, игру чувств, это не каждому дается!.. Я же говорил вам, что вы реалист!.. Но в то же время — романтик!». Рассказ Горький отправил в известный петербургский еженедельный журнал «Русское богатство», где вскоре его опубликовали.

По рекомендации Короленко Горький в 1895 году стал журналистом «Самарской газеты» и переехал из Нижнего Новгорода в Самару. Там он писал о происшествиях в городе, театральных событиях и светской жизни, публиковал фельетоны под псевдонимом Иегудиил Хламида. Через несколько месяцев писателю доверили вести литературную рубрику, в которой Горький еженедельно печатал свои произведения. Вскоре он вернулся в Нижний Новгород, где стал редактором «Нижегородского листка».

Горький стал известным журналистом. Крупная провинциальная газета «Одесские новости» предложила ему быть специальным корреспондентом издания на Всероссийской промышленной и художественной выставке, которая прошла в Нижнем Новгороде в 1896 году.

«Великий писатель Максим Горький»

Максим Горький (справа) и писатель Антон Чехов. Ялта, Республика Крым, 1900 год. Фотография: Леонид Средин / Государственный ордена Почета музей А.М. Горького, Нижний Новгород

Максим Горький (в центре) в группе участников спектакля «Мещане» Московского Художественного театра. Начало XX века. Фотография: Государственный исторический музей, Москва

Слева направо: режиссер Константин Станиславский, Максим Горький и актриса Мария Лилина. 1900 год. Фотография: Леонид Средин / Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля, Москва

В середине 1890-х Горький в основном выполнял журналистские заказы. Однако он не оставил литературного творчества: писал рассказы, стихи, работал над своей повестью «Фома Гордеев» о жизни русского купечества. В 1898 году вышел первый сборник Горького «Очерки и рассказы». После его публикации писатель начал общаться с Антоном Чеховым. Чехов давал Горькому советы и критиковал: «Несдержанность чувствуется в описаниях природы, которыми вы прерываете диалоги, когда читаешь их, эти описания, то хочется, чтобы они были компактнее, короче, этак в 2-3 строки». Писателю нравились сказки Горького, в том числе «Песня о соколе».

В 1899 году в газете «Жизнь» опубликовали «Фому Гордеева». Повесть прославила Горького: рецензии на нее появились в ведущих журналах России, в Петербурге организовали конференцию по творчеству писателя, а Илья Репин написал портрет Горького. В Нижнем Новгороде Максим Горький занялся общественной деятельностью: устраивал благотворительные вечера, новогодние елки для детей бедняков. Писатель постоянно находился под надзором полиции, поскольку не переставал общаться с революционерами.

«Не писал Вам потому, что был занят разными делами до чертиков и все время злился, как старая ведьма. Настроение — мрачное. Спина болит, грудь тоже, голова помогает им в этом… С горя и от скверного настроения начал пить водку и даже писать стихи. Думаю, что должность писателя не такая уж сладкая должность»

В 1899 году Горького выслали из Нижнего Новгорода за пропаганду революционных идей в небольшой город Арзамас. Перед ссылкой ему разрешили съездить в Крым поправить здоровье: у писателя был туберкулез.

В Художественном театре в Москве в то же время начали готовить постановку первой пьесы Горького — «Мещане». Премьера состоялась через три года во время гастролей в Петербурге в марте 1902 года, но прошла без успеха. Вскоре после выхода спектакля закончилась ссылка Горького, и он вернулся в Нижний Новгород, где дописал пьесу «На дне». На сцене Художественного театра в Москве премьера одноименного спектакля состоялась в декабре 1902 года. Постановку готовили Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко. Они тщательно подбирали актеров, проводили долгие репетиции. Помогал постановщикам и сам писатель. Он хотел, чтобы исполнители главных ролей вжились в образы босяков.

«Горького надо уметь произносить так, чтобы фраза звучала и жила. Его поучительные и проповеднические монологи надо уметь произносить просто, с естественным внутренним подъемом, без ложной театральности, без высокопарности. Иначе превратишь серьезную пьесу в простую мелодраму. Надо было усвоить особый стиль босяка и не смешивать его с обычным бытовым театральным тоном или с актерской вульгарной декламацией. Нужно проникнуть в душевные тайники самого Горького, как в свое время мы это сделали с Чеховым, чтобы найти потайной ключ к душе автора. Тогда эффектные слова босяцких афоризмов и витиеватых фраз проповеди наполнятся духовной сущностью самого поэта, и артист заволнуется вместе с ним»

Премьера «На дне» прошла с успехом, билеты на спектакль было трудно достать. Однако в правительственных изданиях пьесу критиковали, а вскоре запретили играть в провинциальных театрах без специального разрешения.

Максим Горький (слева) и певец Федор Шаляпин. 1901 год. Фотография: Российский национальный музей музыки, Москва

Участники «сред» у Николая Телешева. Слева направо: во втором ряду — Константин Пятницкий, Скиталец и Максим Горький; в первом ряду — Леонид Андреев, Федор Шаляпин, Иван Бунин, Николай Телешев и Евгений Чириков. Москва, 1900-е годы. Фотография: Карл Фишер / Государственный исторический музей, Москва

Максим Горький (стоит в шляпе) и революционер Владимир Ленин (сидит в шляпе). Остров Капри, Италия, 1908 год. Фотография: Выборгский объединенный музей-заповедник, Выборг

В том же 1902 году Горький возглавил издательство «Знание». Он публиковал писателей-реалистов: Ивана Бунина, Леонида Андреева и Александра Куприна. Для публикации он старался выбирать произведения, которые были понятны даже читателям из рабочих и крестьян. Горький писал: «Самый лучший, ценный и в то же время самый внимательный и строгий читатель наших дней — это грамотный рабочий, грамотный мужик-демократ. Этот читатель ищет в книге прежде всего ответов на свои социальные и моральные недоумения, его основное стремление — к свободе». Тех же принципов он придерживался в своих произведениях следующих лет — пьесах «Варвары», «Дачники» и «Дети солнца», в которых критиковал буржуазию.

22 января 1905 года началась Первая русская революция. Горький поддержал восставших рабочих и написал прокламацию «Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств», в которой призывал к «немедленной, упорной и дружной борьбе с самодержавием». Вскоре писателя задержали и заточили в Петропавловской крепости. На арест Горького отреагировали зарубежные деятели искусств. Французское «Общество друзей русского народа» опубликовало призыв к освобождению писателя: «Великий писатель Максим Горький должен будет предстать, за закрытыми дверьми, перед беспрецедентным судом по обвинению в заговоре против государства Нужно, чтобы все люди, достойные называться людьми, защитили, в лице Горького, свои священные права». Под давлением общества уже в феврале 1905 года писателя отпустили. Чтобы избежать нового задержания, Горький уехал из страны. Около полугода он прожил в США, где написал сборник очерков «В Америке».

Из-за обострения туберкулеза в конце 1906 года Горький уехал в Италию и поселился на острове Капри недалеко от Неаполя. К писателю из России приезжали его друзья Федор Шаляпин, Иван Бунин и Леонид Андреев.

В эмиграции Горький много писал. Он создал роман «Мать», на который его вдохновили революционные события на Сормовском заводе. В полном виде произведение издали в Германии, в России сокращенную версию изъяли из печати. Следующее произведение Горького — пьесу «Враги» — цензура опубликовать не разрешила. Пьесы «Последние» и «Васса Железнова», роман «Жизнь Матвея Кожемякина» и другие работы писателя этих лет выходили в изданиях Германии, Франции и США, почти сразу их переводили на иностранные языки. В этот период Горький сотрудничал с Владимиром Лениным и другими коммунистами, был членом Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). В официальной газете РСДРП писатель публиковал обличающие статьи и памфлеты.

«На Русь надвигаются тучи»

Максим Горький за рабочим столом. 1900-е годы. Фотография: Ялуторовский музейный комплекс, Ялуторовск, Тюменская область

Чествование Максима Горького (сидит, третий справа) в связи с его 50-летием в издательстве «Всемирная литература». 1919 год. Иллюстрация из книги Валерия Шубинского «Зодчий. Жизнь Николая Гумилева». Москва: Издательство «Corpus», 2014

Максим Горький. Остров Капри, Италия, 1912 год. Фотография: Музей Московского Художественного академического театра, Москва

В 1913 году в честь трехсотлетия дома Романовых Николай II объявил частичную амнистию политическим преступникам, в число которых входил и Максим Горький. Писателю разрешили вернуться в Россию. Друзья и родственники отговаривали его. Ленин писал: «Я страшно боюсь, что это повредит здоровью и подорвет вашу работоспособность». Горький отложил возвращение на несколько месяцев. К декабрю 1913 года он закончил автобиографическую повесть «Детство» и отправился в Россию. Писатель поселился в Петербурге, где вновь попал под надзор полиции. Несмотря на это, он продолжил общаться с революционерами, писать статьи о судьбе России и критиковать власть.

«Никто не станет отрицать, что на Русь снова надвигаются тучи, обещая великие бури и грозы, снова наступают тяжелые дни, требуя дружного единения умов и воль, крайнего напряжения всех здоровых сил нашей страны Несомненно также, что русское общество, пережив слишком много потрясающих сердце драм, утомлено, разочаровано, апатично»

В Петербурге Горький закончил автобиографическую повесть «В людях» — продолжение ставшего популярным «Детства». В 1915 году писатель начал издавать журнал «Летопись», в котором свои научные и политические статьи публиковали Юлий Мартов, Александра Коллонтай, Анатолий Луначарский и другие. Среди литераторов, которые здесь печатались, были Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Александр Блок. Вскоре Горький стал редактором большевистских изданий «Правда» и «Звезда».

В годы Первой мировой войны писатель работал над циклом рассказов «По Руси», в основу которого легли его впечатления от первых путешествий по югу России, Кавказу и Поволжью. В газетах и журналах Горький публиковал антивоенные статьи. Тогда же писатель основал издательство «Парус». В нем свои произведения печатали Иван Бунин, Владимир Короленко и другие.

Февральскую революцию 1917 года Горький воспринял настороженно. Писатель критиковал Временное правительство за неорганизованность, политическую разнородность: «Не нужно забывать, что мы живем в дебрях многомиллионной массы обывателя, политически безграмотного, социально невоспитанного. Люди, которые не знают, чего они хотят, — это люди опасные политически и социально». В мае 1917 года Горький начал издавать газету «Новая жизнь», где в разделе «Несвоевременные мысли» публиковал свои статьи с размышлениями о политике. После Октябрьской революции писатель критиковал действия большевиков и Владимира Ленина.

«Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути к «социальной революции» — на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции. За Лениным идет довольно значительная — пока — часть рабочих, но я верю, что разум рабочего класса, его сознание своих исторических задач скоро откроет пролетариату глаза на всю несбыточность обещаний Ленина, на всю глубину его безумия»

В июле 1918 года за критику власти газету Горького закрыли, а статьи из цикла «Несвоевременные мысли» в СССР не издавали до перестройки. Тогда писатель прямо у себя на квартире в Петрограде создал «Дом искусств» — организацию, которая стала прообразом будущего Союза писателей. Здесь действовала творческая студия Николая Гумилева, проводили встречи участники литературного объединения «Серапионовы братья», читал лекции Александр Блок.

В 1919 году Горького назначили главой оценочной комиссии наркомата торговли и промышленности. Ему поручили контролировать работу антикваров, которые составляли каталоги конфискованных частных коллекций. Писатель и сам увлекся собирательством — начал покупать старинные китайские вазы, японские статуэтки.

По инициативе Горького в том же 1919 году организовали издательство «Всемирная литература», в котором начали печатать произведения русской и мировой классической литературы с комментариями литературоведов.

«Периоды счастья и непонимания»: личная жизнь

Максим Горький и жена Екатериной Волжина с детьми — Максимом и Екатериной. Нижний Новгород, 1902 год. Фотография: Литературный музей А.П. Гайдара, Арзамас, Нижегородская область

Максим Горький и актриса Мария Андреева позируют художнику Илье Репину в усадьбе «Пенаты». Санкт-Петербург, 1905 год. Фотография: Карл Булла / Мультимедиа Арт Музей, Москва

Максим Горький с сыном Максимом. Париж, Франция, 1912 год. Фотография: С. Шумов / Государственный ордена Почета музей А.М. Горького, Нижний Новгород

Когда Горький работал журналистом в «Самарской газете», он познакомился с Екатериной Волжиной — она подрабатывала в этом же издании корреспондентом. В августе 1896 года они сыграли свадьбу. Волжина была единственной законной женой писателя. С ней в браке Горький прожил семь лет, у них родилось двое детей — сын Максим и дочь Екатерина. Волжиной Горький писал: «Я люблю тебя не только как мужчина, муж, люблю как друг, может быть, больше — как друг».

В 1902 году, во время репетиции пьесы Горького «На дне», писатель познакомился с актрисой Марией Андреевой, женой чиновника Андрея Желябужского. Вместе они прожили больше 15 лет и поддерживали отношения до смерти Горького. Андреева писала: «Были периоды, и очень длительные, огромного счастья, близости, полного слияния — но сменялись они столь же бурными периодами непонимания, горечи и обид».

В 1920 году Горький встретился с бывшей фрейлиной баронессой Марией Закревской-Будберг. Она стала последней музой писателя, ей он посвятил роман «Жизнь Клима Самгина». Будберг переводила произведения Горького на английский язык, редактировала его рукописи. Они расстались за несколько лет до смерти писателя, в 1933 году. После этого Будберг уехала в Лондон, где жила с Гербертом Уэллсом. В Советском союзе о ее отношениях с Горьким писать запретили: она была шпионкой и сотрудницей НКВД.

Эмигрант и глава Союза писателей СССР

Максим Горький на Первом всесоюзном съезде советских писателей. Москва, 1934 год. Фотография: Мультимедиа Арт Музей, Москва

Максим Горький среди пионеров. 1930-е годы. Фотография: Мультимедиа Арт Музей, Москва

Встреча Максима Горького на вокзале. Можайск, Московская область, 1928 год. Фотография: Мультимедиа Арт Музей, Москва

В 1921 году Максим Горький уехал в Германию. Официальной причиной в советской прессе назвали ухудшившееся здоровье писателя, но на самом деле он покинул страну из-за разногласий с правящей партией. Однако все расходы Горького за границей оплачивала РКП (б). Отношения писателя с Владимиром Лениным наладились, они вновь начали переписываться. Горький сообщал Ленину о своем лечении: «Лечусь. Два часа в день лежу на воздухе, во всякую погоду, — здесь нашего брата не балуют: дождь — лежи! снег — тоже лежи! и смиренно лежим».

В Берлине Горький основал журнал «Беседа», в котором печатал русских писателей-эмигрантов. Издание выходило редко, а вскоре закрылось. Литературовед Анри Труайя писал: «Слишком уж много расхождений во взглядах существовало между теми, кто покинул Россию, чтобы бежать от диктатуры пролетариата, и теми, кто предпочел остаться в стране». Писателя критиковали в эмигрантской прессе за его связи с Советским правительством. В ответ в газете Manchester Guardian он опубликовал статью, где сообщал, что поддерживает большевиков и жалеет о написанных в 1917–1918 годах критических статьях. Многие друзья писателя, в том числе Иван Бунин, перестали с ним общаться. Горький писал: «С изумлением, почти с ужасом слежу, как отвратительно разлагаются люди, еще вчера «культурные»».

В 1924 году Горький уехал в Италию и поселился в городе Сорренто. К этому году он закончил автобиографическую повесть «Мои университеты» о своей жизни в Казани, роман «Дело Артамоновых», а затем приступил к созданию эпопеи «Жизнь Клима Самгина». Журналисту Константину Федину об этом произведении Горький писал: «Это будет вещь громоздкая и, кажется, не роман, а хроника 1880-х — 1918 годов». Над книгой он работал до конца жизни.

В 1928 году Горький отметил шестидесятилетний юбилей. По приглашению Иосифа Сталина в мае того же года он приехал в СССР и совершил путешествие по стране, во время которого встречался с поклонниками, посещал литературные встречи. В 1929 году писатель вновь побывал на родине. На этот раз он посетил лагерь «Соловки», пообщался с его заключенными, выступил с речью на Международном съезде атеистов. В следующие несколько лет Горький еще несколько раз приезжал в СССР, но окончательно вернулся туда только в 1933 году. Многие писатели не принимали его решения.

«Мы говорили между собой: он [Максим Горький — Прим. ред] вот-вот взорвется. Но все сотрудники «Новой жизни» исчезли в тюремных застенках, а он не говорил ни слова. Литература умерла, а он не говорил ни слова. Я как-то случайно увидел его на улице. Один на заднем сиденье огромного «Линкольна», он показался мне отделенным от улицы, отделенным от московской жизни и превратившимся в алгебраический символ самого себя. Существо аскетическое, изможденное, жившее только желанием существовать и думать. Может быть, думал я, это началось у него старческое иссушение и одеревенение?»

В Москве Горькому устроили торжественный прием. Для жизни ему и семье выделили бывший особняк миллионера Сергея Рябушинского в центре Москвы, дачу в деревне Горки в Подмосковье, дом в Крыму. Именем писателя еще при его жизни назвали улицу в Москве и родной город — Нижний Новгород.

По инициативе Горького в начале 1930-х создали журналы «Литературная учеба» и «Наши достижения», издали книжные серии «Жизнь замечательных людей», «Библиотека поэта», открыли Литературный институт. В августе 1934 года в Москве состоялся Первый съезд советских писателей, на котором был принят устав нового органа — Союза писателей СССР. Горький стал его первым руководителем. В это время он почти не покидал свою дачу в Горках. Туда же приезжали иностранные писатели и поэты: Ромен Роллан, Герберт Уэллс и другие.

В мае 1936 года Горький вернулся из Крыма и простудился. Он тяжело заболел и уехал на дачу в Горки. Туда к писателю приезжал Иосиф Сталин. Умер Максим Горький 18 июня 1936 года. После вскрытия его мозг извлекли и отдали в НИИ мозга СССР для изучения, а тело писателя кремировали. Урну с прахом Максима Горького замуровали в Кремлевской стене.

Интересные факты

Максим Горький (справа) и писатель Лев Толстой. Ясная Поляна, Тульская область, 1900 год. Фотография: Софья Толстая / Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля, Москва

Слева направо: писатели Максим Горький, Дмитрий Мамин-Сибиряк, Николай Телешов и Иван Бунин. 1900 год. Фотография: Леонид Средин / Государственный ордена Почета музей А.М. Горького, Нижний Новгород

Максим Горький. Москва, 1930–1936 годы. Фотография: Иван Шагин / Мультимедиа Арт Музей, Москва

1. Максима Горького пять раз номинировали на Нобелевскую премию по литературе, но так и не вручили ее. Последний раз его представили к награде в 1933 году. Тогда в списке номинантов были сразу три русских писателя: Горький, Мережковский и Бунин. Награду за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы» вручили Бунину. У него, как и у Горького, это была пятая номинация.

2. Горький общался со Львом Толстым. Впервые писатели встретились в январе 1900 года в Москве в доме Толстого и вскоре начали переписываться. Толстой внимательно следил за творчеством Горького. Он писал: «За ним [Горьким] всегда останется крупная заслуга. Он показал нам живую душу в босяке. Жаль только, что он много выдумывает… Я говорю о выдумке психологической».

3. Горький посетил «Соловки» и строительство Беломорско-Балтийского канала, на котором трудились заключенные. Писатель назвал советские лагеря «небывалым, фантастично удачным опытом перевоспитания общественно опасных людей», а в 1930-х редактировал сборник «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: История строительства, 1931–1934 гг».

Краткая история Человека-льва, первого темнокожего супергероя

Комиксы

Месяц черной истории часто отмечает множество ключевых «первых» событий в различных сферах, включая поп-культуру и гик-пространство. В нашем нынешнем мире нет ничего необычного в том, что черные герои процветают как в печати, так и на экране. Гигантский успех таких фильмов, как Черная пантера и Человек-паук: Через вселенные , а также телешоу, таких как Черная молния , более чем доказывает то, что мы уже знали: черные герои любимы и нужны в развлечениях. область. Думая о первом черном супергерое, большинство людей указывают на Черную Пантеру, персонажа Джека Кирби и Стэна Ли, который впервые появился в Fantastic Four # 52 в июле 1966 года. Однако первым черным супергероем в американских комиксах на самом деле был Человек-лев. Давайте погрузимся в этот персонаж и комикс, из которого он происходит.

All-Negro Comics

Формирование All-Negro Comics

новостной продюсер закрылся. Излишне говорить, что были вещи, о которых Эванс хотел написать, особенно о расовом неравенстве, но он не мог этого сделать. Итак, Эванс создал свое собственное пространство, чтобы использовать комиксы как средство для рассказа историй о событиях чернокожих. Он объединился с двумя бывшими Запись редакторов, Гарри Т. Сэйлора и Билла Дрисколла, основавших All-Negro Comics, Inc. В июне 1947 года они опубликовали All-Negro Comics # 1. В 48-страничной книге с цветной обложкой и антологией рассказов фигурируют разные персонажи, в том числе Человек-Лев.

All-Negro Comics

Редакционное обращение Эванса к читателям излучает гордость за создание чего-то новаторского с участием только чернокожих создателей:

Уважаемые читатели! Это первый выпуск All-Negro Comics , битком набитый быстрыми действиями, африканскими приключениями, хорошим чистым юмором и фэнтези. Каждый мазок кисти и линия пера в рисунках на этих страницах выполнены негритянскими художниками… Эта публикация — еще одна веха в блестящей истории негритянской журналистики. All-Negro Comics не только даст негритянским художникам возможность выгодно использовать свои таланты, но и прославит негритянские исторические достижения.

Понятно, что Эванс стремился открыть двери для черных талантов. И он также рассматривал комиксы как серьезное средство повествования, чего некоторые люди до сих пор не делают. Первый черный супергерой, Человек-Лев, появляется на обложке комикса в верхнем левом углу. Его одежда напоминает Тарзана, только его чресла покрыты тканью, и он может похвастаться довольно интересной предысторией.

Он ученый, которому Организация Объединенных Наций поручает присматривать за Волшебной горой где-то в районе Золотого Берега Африки. В этом районе достаточно урана для смертоносной бомбы; поэтому Человек-Лев должен сообщать о любой подозрительной деятельности, чтобы предотвратить войну. Но он делает немного больше, чем подает информацию. В этом комиксе он просто нокаутирует людей. Панели черного героя, кладущего белых антагонистов на спину, вероятно, не слишком понравились широкой белой публике.

All-Negro Comics

Конечно, эта смелость All-Negro Comics, Inc. имела печальные и разрушительные последствия. Когда Эванс попытался издать второй номер, распространители-расисты якобы не позволили ему купить газетные материалы для этого. И белые издатели стали выпускать собственные «Черные комиксы», где они могли управлять повествованием так, как считали нужным. Невозможно «доказать», что это имело место, но, учитывая глубокое расовое неравенство того времени, нетрудно сложить все вместе. Итак, это было начало и очень быстрый конец истории Человека-Льва, что позорно, учитывая подарок, которым первый черный супергерой был для многих людей в эпоху угнетения. Эванс вернулся в массовую журналистику и умер в 1971.

Получить оригинальную копию единственного выпуска All-Negro Comics с историей Человека-льва практически невозможно. Кажется, нет никаких официальных мест, где можно прочитать его в Интернете, но теперь он находится в открытом доступе, поэтому есть PDF-файлы и тому подобное для изучения. И, может быть, какой-нибудь замечательный создатель решит вернуть Человека-льва для новых приключений. Мы никогда не узнаем, в какой степени Человек-Лев вдохновил таких персонажей, как Черная Пантера. Но он — важная часть черной комической истории, достойная чести. Эти создатели заложили основу для будущих независимых чернокожих художников комиксов, чтобы они могли создавать своих собственных персонажей и строить повествования по своему усмотрению. Да здравствует Человек-Лев.

Человек-лев — рассказ

( вдохновлено реальным событием )

Золотисто-желтые глаза львицы следили за ним, когда он медленно шел к ней. Она медленно двигала головой, подсчитывая расстояние; промежуток между этим двуногим существом и ее детенышами. Титус Муга выступил вперед с идиотской улыбкой на лице. Будь дружелюбным, подумал он, как будто кошка могла читать его мысли, когда он твердо ставил одну ногу перед другой.

Некоторые называли это судьбой; другие Судьба, но для Тита это не было ни тем, ни другим. В тот день было Возрождение.

Все началось так же, как и в любой из предыдущих дней за те шесть месяцев, что он работал в организации «Сафари-тур». Соберите восемь иностранцев в домике в заповеднике Масаи-Мара, северном кенийском продолжении танзанийского Серенгети, и доставьте их на полноприводном микроавтобусе. Укажите на животных, чтобы они могли охать и охать, и делать снимки камерами, которые стоят больше, чем он заработал за три года. На этот раз все было еще хуже: вся группа состояла из американцев. Титус ничего не имел против американцев, только то, что они были паршивыми самосвалами. Он проводил утро, пытаясь найти гепарда или льва, только чтобы получить пять шиллингов на чай, меньше двадцати центов в их валюте. Хуже всего было то, что они никогда не торговались в магазинах, куда он водил их по дороге в Найроби. Там владельцы магазинов просили сто долларов за дешевую резьбу по мыльному камню, которую можно было легко купить за пять шиллингов на центральном рынке Найроби, и получали ее без всяких пререканий. За браслеты, сделанные из «настоящей» шерсти африканского слона, они просили по двести долларов. Если бы турист хоть немного знал о дикой природе, он бы узнал густой черный дым, испускаемый черными пластиковыми нитями, когда вы держите под ним пламя, не связанный со слоновьей шерстью. Если бы не полученный им откат, Тит не смог бы положить еду в животы своей матери и братьев.

Его даже не должно было быть там; не просто вождение туристов, а вождение, и точка. Титусу еще не исполнилось пятнадцати лет. Он был большим для своего возраста и умным, благодаря наставлениям своего отца-индейца, прежде чем он покинул их магазин фруктов, овощей и специй на рынке, чтобы присутствовать на похоронах родственника в Индии, и никогда не возвращался. Это было два года назад. Его жена, мать Титуса, была африканкой из племени луо, и как только все они поняли, что их бросили, Титус начал использовать фамилию своей матери, а не звучащее стаккато имя, оставленное его отцом. Это мало помогло; он был еще дворнягой. Его черты лица, гораздо более похожие на прекрасные черты его отца, чем на более пухлые щеки его матери, везде, где бы он ни появлялся, маркировали его как полукровку. Продуктовый магазин пришлось закрыть, а найти работу, чтобы прокормить семью, стало определением самого отчаяния. В конце концов он солгал о своем возрасте и, используя свой опыт вождения грузовика своего отца, получил место водителя сафари.

Итак, обычный день; в четыре, подготовить «фольксваген», заправить его бензином, вымыть окна внутри и снаружи, а затем скудно поесть с другими водителями, прежде чем забрать свои расходы в половине седьмого. Нужно быть на Маре до того, как жара сделает ее слишком неудобной для них; таков был план.

Ему повезло. Накануне вечером он заметил группу львов на охоте и пару часов преследовал их с этой группой американцев. Сегодня он, хотя и знал, где их найти, и они будут снотворными после того, как наедятся своей добычей, что сделает отличные фотографии. Он нашел кошачьих через час и, увидев множество других микроавтобусов, направлявшихся к ним через саванну, решил подъехать ближе к прайду. Это было их гибелью.

Он приблизился на десять метров и выключил двигатель, не подозревая, что только что усугубил ошибку. Прайд состоял из двух самцов, четырех самок и нескольких детенышей, самых опасных из всех. Да, эти приятные, игривые месячные львята были опасны. Они не боялись Человека, особенно в этих странных жестяных ящиках с колесами, которые останавливались, чтобы наблюдать за их выходками. В этом юном возрасте они были благословлены ненасытным любопытством, совершенно не сдерживаемым осторожностью. Из-за этого они слишком близко подходили к микроавтобусу, чего не оценили бдительные матери. Хотя черногривые львы-самцы ели первыми и брали самые большие порции добычи, всю работу выполняли самки. Самцы обычно были ленивы, кормились и спали, время от времени спаривались и еще реже преследовали заблудших женихов, стремящихся создать свои собственные прайды. Львицы сделали все остальное, включая охоту. Теперь он находился под настороженным взглядом самой крупной самки прайда.

Много мыслей могло пронесться в голове Титуса, когда он замедлил свое продвижение, львица теперь была всего в пятнадцати метрах от него. Возможно, он думал, что львы хорошо добыли добычу, наелись досыта и теперь впали в сонливость, так как их пищеварение замедлило обмен веществ. Это, возможно, дало ему утешение и поддержку, когда он предпринял самую длинную прогулку в своей жизни. Возможно, он вообще не думал, его разум был пуст, улыбка застыла, а тело ждало, когда его разорвут когти большого кота. Тем не менее, в этот эпифанический момент его мысли были упорядочены и постоянны. Тит Муга думал о своем отце; особенно о правилах отца, вдалбливаемых ему в постоянном повторении с тех пор, как он начал помогать в магазине в четыре года.

Жизнь его отца была продиктована правилами, большинство из которых он составил сам, но все они настаивали на том, чтобы Титус и его братья следовали им, чтобы стать «лучшими» людьми, как он выразился. Правила регулировали все. Существовали бизнес-правила (« покупай дешево, но качественно; всегда продавай с прибылью, но не будь жадным, если хочешь иметь дело на долгие годы »), правила успеха (« всегда делай все возможное для своих клиентов; делай то, что другие не будут давать то, что им нужно, когда другие не могут »), правила сожительства (« иметь мало друзей и всегда относиться к ним хорошо » с примесью « о настоящем человеке судят по его друзьям; мало кому доверяй и всегда будь им верен »), а также правила, которые, по-своему были глубоко философскими (« никогда не лги себе; всегда знай, кто ты есть »). Таким образом, у Тита было мало друзей, двое его младших братьев и сестер и еще один мальчик, и его преданность была образцовой и преувеличенной.

Когда львица снова повернула голову, следя глазами за стремительным бегом игривого детеныша, привлеченного этим приближающимся любопытством, Тит задумался, какое правило он должен применить теперь.

Он добрался до заднего угла застрявшего микроавтобуса. Когда за несколько минут до этого они все вышли из машины, он закрыл большую раздвижную боковую дверь, чтобы у больших кошек не возникло соблазна спрятаться внутри от дневной жары. Ручка, чтобы открыть его, теперь была всего в двух метрах от него; на два метра ближе к львице.

Он почувствовал легкий удар по ноге и попытался использовать боковое зрение, чтобы обнаружить его источник; ему не хотелось отводить взгляд от львицы ни на секунду. Пучок меха, золотистого со светлыми и темными прожилками, вилял у его ног; детеныш.

Титус сделал короткий шаг вперед, его челюсть болела от натянутой улыбки, теперь он был ближе к дверной ручке. Он почувствовал озорной взмах лапы детёныша, пытавшегося вовлечь его в свою игру. Он медленно протянул руку и взялся за дверь. Теперь беспокоил шум; он мог спровоцировать львицу на нападение, спутав ее неведомый гул, когда она бежала по своим следам, с нападением на львенка. Он осторожно надавил, чувствуя, как металл и стекло размыкаются и начинают двигаться к нему. Он продолжал двигаться и проскользнул в микроавтобус. Детеныш закричал, когда его товарищ по играм ушел; звук, заставляющий львицу навострить уши. Титус закрыл дверь и сел на ближайшее сиденье, дуя воздухом через раздутые щеки.

Он посмотрел на места рядом с собой, затем на тех, кто сидел позади. Ничего такого. Наконец он наклонился вперед, проверяя переднее пассажирское сиденье, все еще покрытое деталями от стартера, который был снесен кустом, который отпрыгнул назад после того, как нос «фольксвагена» придавил его. Вырвав переборку для доступа, он попытался собрать обломки и починить двигатель, но тщетно. После двухчасового ожидания прибыл пустой микроавтобус, и они все вместе подошли к нему, а львиный прайд наблюдал за ними с любопытной скукой.

Значит, если его не было на сиденьях, то оно могло быть только на полу. Он наклонился. Там! Титус проскользнул обратно на последний ряд и подобрал бумажник пассажира. Когда он поднял его, на пол слетел лист не совсем белой бумаги. Он поднял его, его глаза прочли написанные от руки слова. Он узнал имя и адрес. Многие в Найроби знали этого человека. Титус покачал головой и открыл бумажник, чтобы заменить бумагу внутри. Он заметил элегантную визитку в прозрачном пластиковом отделении: JOEL SCHUMAN, Jeweller, Лас-Вегас, Невада.

Тит кивнул сам себе. Эти факты вместе с рукописной запиской рассказали ему всю историю.

Он засунул бумажник в карман брюк, стараясь, чтобы он не выпал. Снаружи он мог видеть зевающую львицу, отвернувшуюся от «фольксвагена». Титус пожал плечами и открыл боковую дверь ровно настолько, чтобы можно было пройти наружу. Прежде чем выйти, он посмотрел вниз, чтобы убедиться, что детеныша нет под ногами.

Теперь, отвернувшись от львицы, он начал свой путь обратно к безопасному микроавтобусу.

Медвежонок проплыл мимо него, кружась назад, ее лапы пытались поймать развевающуюся ткань штанов его брюк, когда он шел. Тит рискнул заглянуть через плечо. Он зачарованно наблюдал, как львица стояла, мускулы и сухожилия дрожали под палящим солнцем, когда она сбрасывала с себя усталость. Титус продолжал двигаться в том же медленном темпе. Детеныш продолжал свою игру у его ног. Он должен был убедиться, что не наступит на него, иначе это будет его последним. Еще один украдкой взгляд через плечо; львица стояла неподвижно, наблюдая за ним.

«Не беги», — повторял он про себя, заставляя ноги сокращать расстояние до ожидающего микроавтобуса. Он посмотрел на другой Фольксваген; его окна были полны лиц с выражением страха, смешанного с благоговением. Он медленно двигал головой; быстрый взгляд. Львица теперь следовала за ним, отставая на пятнадцать метров, сохраняя дистанцию, пока они вместе приближались к его убежищу.

Смертельный балет синхронных шагов наступал; только у детеныша был свой ритм; на каждый шаг, который делал Титус, львица легко подстраивалась под его шаг. Он знал, что она может поймать его в два, а то и в три прыжка.

Десять метров отделяли Тита от работающего микроавтобуса. Тит помолчал. Он неторопливо повернулся к матери детеныша, словно у него было все время мира. Он говорил, используя мягкий тон.

«Давай, мама, возьми своего малыша. Желаю долгой жизни. И для меня тоже».

Он стоял неподвижно. Он вытеснил напряжение из своего тела.

Львица подошла ближе, не боясь человекоподобного существа. Она ненадолго остановилась и обнюхала его ноги, отвернулась, затем взяла ртом детеныша за шкирку и величественно вернулась в прайд под деревьями.

Тит подождал, пока мать освободит детеныша и снова ляжет в траву, затем преодолел оставшиеся несколько метров до машины и забрался внутрь.

«Это было потрясающе!»

«Я никогда не видел ничего подобного!»

«Какую невероятную историю можно рассказать дома».

Титус игнорировал похвалы, похлопывания по плечу. Он взглянул на другого водителя, увидел, как тот мотает головой из стороны в сторону, услышал, как тот сказал что-то на суахили. Все еще качая головой, водитель завел микроавтобус.

Титус извлек бумажник и передал его владельцу.

Крупный американец схватил бумажник, затем схватил Титуса за руку и с удовольствием пошевелил ею.

— Я не ожидал, что ты пойдешь его искать, — сказал он сквозь сияющую улыбку. — Я только что заметил, что, должно быть, потерял его там.

Титус понял, что мужчина по-своему извинялся. Тит уже собирался рассказать о правилах своего отца, когда мужчина продолжил.

«Что вам сказал водитель?»

«Он назвал меня «Симба Мту». Это означает «Человек-лев» на языке суахили».

Американец взял Титуса за руку, поднял на крышу микроавтобуса и объявил всем.

— Дамы и господа, мистер Титус, Человек-Лев, Симба… — он посмотрел на Титуса.

— …Мту, — ответил он, широко улыбаясь.

«Да, мистер Титус, Человек-Лев. СИМБА МТУ!» Весь микроавтобус сотрясался от криков и возгласов пассажиров.

Шуман открыл свой бумажник и извлек несколько стодолларовых банкнот. Он протянул их к Титу.

«Я не могу отблагодарить вас в достаточной мере. Вы не представляете, как это важно, — он поднял бумажник, — значит для меня.

«№. Я не могу взять деньги. Я… это моя служба поддержки, — пробормотал Титус, подняв ладонь к американцу, чтобы показать, что он отказывается от награды. «Благодаря этому я получил новое имя, так что это был хороший день».

«Нет, Тит, ты получил гораздо больше. Теперь у тебя есть друг на всю жизнь в моем лице». Шуман протянул руку.

Друг. Американский друг.

Тит пожал протянутую руку, затем понизил голос.

«Если можно быть таким смелым с моим новым другом. Я видел имя на бумажке в твоем кошельке; он выпал в автобусе. Это не хорошие люди. Тебе следует быть очень осторожным».

Все еще сжимая руку Титуса, Шуман склонил голову набок, и на его лице появилось недоуменное выражение.

«Спасибо. Спасибо тебе вдвойне, мой друг. Я прислушаюсь к твоим словам».

Тит был уверен, что нет; жадность была мощным мотиватором; одно из правил его отца предостерегало от соблазна.

* * * * *

Титус отвез группу американцев обратно в Найроби на восстановленном микроавтобусе. На этот раз чаевые были щедрыми; Зрелище Тита, распутывающего кошельки туристов. В течение следующих двух дней Титус должен был возить отдельные группы в однодневных поездках по столице страны, посещая ферму Карен Бликсен и центр жирафов утром и близлежащий национальный парк Найроби днем. Вернувшись в офис Safari Tours поздно вечером на второй день, он обнаружил, что к нему пришел посетитель.

Джоэл Шуман выглядел совсем иначе, чем когда Титус видел его в последний раз. Лицо его было осунуто, черные полукруги под налитыми кровью глазами; он выглядел так, будто тоже не спал какое-то время. Титус инстинктивно понял, что произошло. Он взял Шумана за локоть и вывел его из кабинета и любопытных коллег. Они пошли в отель Шумана, в паре кварталов отсюда. Сидя в роскошной гостиной, Шуман наклонился вперед и тихим голосом подтвердил то, что подозревал Титус. Он приехал в Кению, чтобы заняться продажей незаконных алмазов, которые шли в Восточную Африку из Республики Заир на запад. Ситуация там была кошмарной для алмазной торговли, слухи о гражданской войне делали страну еще более трудным деловым партнером для Европы и Штатов. Режим президента Мобуту был стратегическим союзником США в период холодной войны, но повсеместная коррупция делала покупку необработанных алмазов опасным предприятием. Каким-то образом Шуман услышал, что через дилеров в более стабильной Кении будет проще, и совместил давно назревший отпуск с поездкой за покупками.

Его план сильно провалился. В Кении действительно были надежные торговцы алмазами, многие из которых были готовы торговать необработанными камнями на Диком Западе, но было также много недобросовестных мошенников, охотившихся на неосторожных. Шуман со слезами на глазах объяснил, что ему нужно покупать подешевле, иначе его бизнес дома умрет. Он беспокоился за свою семью; что они собирались делать, если их магазин рухнул.

По мере того как рассказ Шумана разворачивался, Титус несколько раз кивал. Он испытал на себе последствия того, что успешный бизнес разорился почти за одну ночь, хотя и по разным причинам, и сочувствовал своему новому другу. Он пытался, хотя, возможно, и не так сильно, как мог бы, предупредить американца о том, что он имеет дело с Кианти Кимати. Кимати был кикуйю и процветал при первом президенте Кении, тоже из того же племени. Он стал известным, всегда на грани незаконных сделок во всем, от оружия до наркотиков. Ходили слухи, что он видел в спросе на необработанные алмазы настоящую машину для печатания денег, поскольку западные покупатели стремились купить превосходные камни, добываемые в шахтах Заира, не сталкиваясь с беспощадной политикой и коррупцией в стране их происхождения. Однако Кимати не хотел получать приличную долю в качестве дилера. Его игра была аферой.

Шуман рассказал, как он встретился с Кимати в тот же день, когда вернулся с сафари. Ему показали мешок с неограненными бриллиантами, который Кимати оценил в два миллиона долларов. Будучи осторожным человеком, привыкшим обращаться с драгоценными камнями, он осмотрел их и пришел к выводу, что они стоят более чем в два раза больше той цены, которую просил Кимати. Тит покачал головой; жадность погубила его друга, как он и предполагал. Шуман согласился заплатить цену Кимати. Кениец сказал ему, что оформление всех документов, необходимых для легального возвращения камней в Штаты, обойдется в дополнительные сто тысяч долларов, плюс еще пятьдесят тысяч за официальное утверждение местной лицензии. Шуман отправился на встречу, рассчитывая оставить залог за камни и заплатить определенные сборы, поэтому он принес наличные. Он передал четверть миллиона долларов, получил квитанцию и сказал «дилеру», что на следующее утро у него будет остаток. Кимати заверил его, что к тому времени документы тоже будут готовы. Они назначают время и место для последней встречи.

Вчера с портфелем, набитым почти двумя миллионами долларов, Шуман встретился с дилером в номере другого отеля. Деньги были пересчитаны, документы переданы, мешок с необработанными камнями доставлен… Затем дверь гостиничного номера была выбита ногой. В комнату вошли трое вооруженных мужчин, одетых как кенийские полицейские. На обоих мужчин надели наручники, конфисковали деньги и бриллианты и увезли Кимати. Они приковали Шумана наручниками к деревянному каркасу кровати и сказали ему, что в их джипе недостаточно места, чтобы доставить всех в полицейский участок. Вскоре они вернутся, хотя за пределами комнаты будет стоять офицер, чтобы убедиться, что Шуман не сбежит.

Излишне говорить, что после более чем часа ожидания Шуман попытался закричать. Он вырвался из постели и открыл дверь гостиничного номера, чтобы найти дежурного полицейского. Нет полицейского; нет Кимати; без бриллиантов; нет денег. Тут он понял, что его похитили. Он вернулся в свой отель, провел ночь в пьяном виде, боясь даже позвонить родным и сообщить о случившемся. Единственным знакомым ему человеком, которому он мог доверять, был мистер Тайтус. Что он должен сделать?

На мгновение Титуса позабавило, что американец средних лет спрашивает совета у четырнадцатилетнего мальчика. Тогда он понял уровень отчаяния своего нового друга. Он не мог пойти в полицию; в конце концов, то, что он пытался сделать, покупая бриллианты на черном рынке, было незаконным; он может даже попасть в тюрьму. Титус погрузился в молчание, внимательно наблюдая за Шуманом. Он знал, где найти Кимати; все сделали. Он тоже знал, насколько опасен этот человек. Потом он вспомнил правила своего отца.

«Я помогу. Встретимся здесь завтра утром. Семь часов.» Он встал, не обращая внимания на буйство Шумана, и ушел. Он сделал короткую остановку в доме, который сейчас занимает его семья, в одном из трущоб Найроби, а затем отправился на поиски Кимати.

Большого Кикуяна найти было нетрудно. Увидев его сидящим за ржавым металлическим столом возле захудалого бара, Титус вспомнил, как этот человек брал деньги за защиту у своего отца, когда магазин был источником дохода его семьи. Он не просто помогал другу; теперь это было личное.

Он подошел к дилеру.

«Я Титус Муга, Симба Мту. У вас есть деньги моего американского друга. Отдай это обратно!»

Большое тело мошенника согнулось от смеха.

«Симба Мту? Ха, ха, ха. Кто дал тебе это дурацкое имя, мальчик?

Тит сделал шаг вперед.

«Я здесь не для того, чтобы спорить. Вы украли деньги моего друга. Я хочу это сейчас.» Он говорил тихо, надеясь, что пониженный тон покажет угрозу.

Тот, что покрупнее, быстро поднялся, схватил Титуса за горловину форменной рубашки и потащил через пустой бар в заднюю комнату. Он швырнул Титуса на стол, затем подошел к большому серому сейфу в дальнем углу и отпер дверь ключом, снятым с цепочки на шее. Кимати отступил, указывая на содержимое сейфа.

«Вот деньги глупого американца. Это так близко, как ты когда-либо собираешься, мальчик. Теперь я научу тебя вмешиваться в мои дела.

Кимати вытащил из кармана брюк нож, щелкнул лезвием и подошел к Титу.

«Три дня назад я гулял со львами. Я больше не боюсь никого».

В ответ Кимати рассмеялся и ударил Тита своим клинком.

Титус не подозревал о собственном ноже, пока большой кикуян не упал на землю с лезвием, которым его отец резал фрукты, вонзенным в его грудь. Лицо Кимати выражало удивление, пока смерть не расслабила его черты.

Тит отступил назад, понимая, что он только что сделал бесповоротный шаг на новой дороге.

* * * * *

Ровно в семь утра следующего дня Шуман вошел в холл отеля.

Тит уже был там.

«Это твое, мой друг». Он отодвинул портфель. «И это.» Он бросил мешок с необработанными алмазами на стол со стеклянной крышкой. «Были некоторые трудности, поэтому я взял скромную плату. Я надеюсь, вы не будете возражать. Мне пора идти на работу.

Титус встал, пожал руку изумленному американцу с разинутой челюстью и ушел.

Шуман недоверчиво смотрел на удаляющуюся фигуру молодого африканца. Он покачал головой и, взяв портфель и мешочек с бриллиантами, тихонько повторил про себя два слова.

«Симба Мту. Симба Мту».

* * * * *

Эти события произошли в начале восьмидесятых. Титус по-прежнему отправляет неограненные бриллианты своему другу в Лас-Вегас, не менее 200 каратов каждый, всегда доставляемые вручную одним из его братьев, всегда с запиской, подписанной «твой друг».